Изгнание беса - [16]

– Господи, боже ты мой! – так же, как во дворе, ахнула женщина.

Взялась за притолоку, замерла, точно боялась упасть.

Хозяин резко повернул к ней голову: – Цыть! – Раздул ноздри, как показалось Герду, набитые жесткими волосами. – Ну-ка выйди на улицу, посмотри – там, вокруг.

– Они – что придумали…

– Выйди, говорю! Если заявится этот… ну – заверни, значит. Как хочешь, а чтобы духу его тут не было!

Женщина послушно выскользнула.

– Сын у меня записался в “братья”, – как бы между прочим сообщил хозяин. – Револьвер вот такой купил, свечей килограмм – сопляк… Так что за благодатью теперь далеко ходить не надо. – Вдруг, протянув руку, сорвал с Кикиморы дымчатые очки, повертел выразительно и бросил на стол – сильней, чем надо. Оправа переломилась. Кикимора вскрикнула и закрыла руками выпуклые фасеточные глаза.

– Ну? Кого ты собираешься звать, парень?

Герд молчал. Неприветливое было лицо у хозяина. Чугунное, как утюг, шершавое, в выветренных мелких оспинках.

– Когда сюда шли, видел вас кто-нибудь? – спросил тот.

– Видел, – Герд, как получилось, описал человека в помятой шляпе.

– Плохо, – сказал хозяин. – Это брат Гупий – самый у них вредный.

Он задумался, глядя меж прижатых к столу больших кулаков. Не поможет, решил Герд про себя. Наверное, побоится. Хотя бы переночевать на разок пустил. Надоело – голод, и грязь, и промозглая дрожь по ночам в придорожных канавах. Они мечутся по долинам от одного крохотного городка к другому.

Как волки.

– И, между прочим, – сказал хозяин. – Вчера у нас такого, без благодати, уже поймали. Из “Приюта Сатаны”, как я понимаю. Худущий такой, с красными глазами, в соломенном блинчике… Не знаешь, случаем?

– Нет, – похолодев, ответил Герд.

– Ну, дело твое… Длинный такой, оборванный. Притащили его прямо к церкви. Отец Иосав сказал проповедь: “К ним жестоко быть милосердными”…

– Пойдем, пойдем, пойдем!.. – Кикимора, даже подвывая как-то, дергала Герда за край рубашки.

Рубашка, обнажая тело, вылезала из джинсов.

– Цыть! – хозяин громко засадил ладонью в столешницу. – Сиди, где сидишь! Не рыпайся!.. – Посопел, пересиливая очевидное раздражение. Спросил после паузы: – А чего не едите? Ешьте! – Сходил на кухню и снова принес две полные миски. Некоторое время смотрел, как они работают ложками. – Вот что, парень, оставить тебя здесь я не могу. Сын у меня, и вообще – что-то присматриваются. А вот дам я тебе один адресок и – что там нужно сказать.

– Спасибо.

– А то ты тоже – сунулся: Здрасьте, возьмите меня “на поезд”. Другой бы, не я, скажем, мог бы тебя – и с концами… – Он отломил хлеба, посыпал солью и бросил в широкий рот. Жевал, перекатывал бугорчатые узлы на скулах. – Господин Альцов, значит, погиб? Дело его, конечно, не захотел к нам насовсем… Да ты ешь, ешь пока, не расстраивайся… Толковый был мужик, кличка у него тут была – “профессор”. Мы с него, знаешь, много пользы имели… Правда, не наш. Это уж точно, что гуманист, – добавил он с отвращением. Отломил себе еще корку хлеба. – Ты вот что, парень, поедешь по “станциям”, не возражай, делай, что тебе говорят. У нас, парень, с порядком, знаешь, не хуже, чем у “братьев” заведено. Дисциплина еще та, строгая, знаешь… – Скосил глаза на Кикимору, которая, прислушиваясь, затихла, как мышь. – Девчонку, что, тоже с собой возьмешь?

– Это моя сестра, – не донеся ложку до рта, сказал Герд.

– Сестра? Дело твое… Трудно ей будет, но, парень, это уже твое дело… Мы ведь как? Нам, знаешь, чужих не нужно. Который человек – поможем, но чтобы только свой до конца. И так как крысы живем, каждого шорох опасаемся. И этих, и тех. Дело твое, парень… Я к тому, чтобы ты понял – не на вечеринку идешь…

– Я понял, – серьезно кивнул Герд.

– А понял, и хорошо… Теперь адресок, значит, что говорить и прочее… – Хозяин наклонился к Герду и жарко зашептал, тыча в ухо губами. Потом выпрямился. – Запомнил, парень, не перепутаешь?.. Ты вот еще мне скажи, ты же из “Приюта Сатаны”, что там думают: мы все переродимся теперь или как?

– Не знаю…

– Не знаю… – Он скрипнул квадратными, как у злодея, зубами. – Тоже, знаешь, не хочется, чтобы у меня вот тут – перепонки. Человеком родился, и лучше, чтобы так оно до смерти и оставалось…

Дверь неожиданно распахнулась, и возникла в проеме растрепанная смятенная женщина.

– Слышите? Звонят!..

Где-то далеко, тревожно и часто, как на пожар, выбрасывал перетеньки визгливый колокол.

У Герда начало стремительно проваливаться сердце.

– Вот он, брат Гупий…

Они с Кикиморой поспешно вскочили.

– Не туда! – строго распорядился хозяин.

Быстро провел их через комнату в маленький темный чуланчик. Повозился, открыл дверь, хлынул внутрь садовый сырой воздух.

– Задами, мимо амбаров и в поле!.. – Ну, может быть, парень, когда-нибудь еще свидимся. Стой! – тяжелыми руками придавил Герда за плечи. – Поймают – обо мне молчи, и адресок тоже забудь – как мертвый. Понял? Ты не один теперь: всю цепочку за собой потащишь…

Он отпустил Герда. Женщина махала им уже с другой стороны дома:

– Скорее!..

Послышались крики – пока в отдалении… Бряканье по железу… Пистолетный выстрел…

Кинулись в небо испуганные грачи.

– Я понял, – сказал Герд. – Я теперь не один.