Издалека - [33]

Это он–то, Унэн, отчаялся? Гнев монаха выплеснулся неожиданно для него самого. Будь сейчас этот человек рядом с ним, он дал бы ему несколько уроков правописания…

Тут же перед ним возникла дверь. Не раздумывая, монах выскочил за неё, захлопнул за собой и уселся прямо на пол. Ему было нехорошо, словно он только что избежал чего–то очень неприятного. Не смерти, которой он не боялся.

Бывают ведь вещи и похуже.

* * *

Норруан вскочил и вытер лицо рукавом. Не всё оказалось так просто. Только что он торжествовал победу — оставалось дописать совсем немного, чтобы выяснить, что это за монах и как он связан с ним, Норруаном.

После чего он помнил только, что невидимая рука крепко схватила его за шиворот и с размаху ударила лицом о чернильницу. Норруан некоторое время извлекал из себя осколки стекла (Морни с ужасом наблюдала за происходящим), затем хорошенько вытерся возникшим из ниоткуда полотенцем и убрал разгром на столе небрежным движением ладони.

Хвала судьбе, книга не пострадала.

Однако слова вновь «схватились», теперь их не удалить. Присмотревшись, Норруан понял, что и на этот раз таинственному монаху удалось улизнуть.

Когда он повернулся к вороне, на лице его выражалось удовольствие: удовольствие от того, что он имел дело с достойным противником. Ну что же! Посмотрим, что будет дальше!

— Надеюсь, что на третий раз я буду осмотрительнее, — подмигнул он Морни, и соткавшееся из воздуха позолоченное перо легло в его руку. — Я готов.

Так он просидел долго, очень долго.

* * *

Унэн просидел у стены долго, очень долго. Глотнув вина из фляжки (просто чудом удалось пронести её мимо бдительного ока Достопочтенной), он постепенно вернулся в умиротворённое расположение духа.

Время тянулось невыносимо медленно.

Похоже, что здесь («в анектас», уточнил внутренний голос), в коридоре, он был в относительной безопасности. За любой же из дверей — скорее всего, нет. Откуда была такая уверенность, монах не знал, но давно уже привык во всём полагаться на интуицию.

Что тогда? Выхода всего два. Остаться здесь, ожидая неведомо чего или же уйти в портал на противоположном конце коридора.

Из чего следует, что следующий посетитель появится здесь раньше, чем выросший на полу пыльный ковёр станет вдвое толще?

Ни из чего.

Но сидеть в этом невыносимо «молчаливом» коридоре становилось непередаваемо тяжело. Ясно теперь, отчего так нервничал Шассим.

И Унэн, глубоко вздохнув, совершил безрассудный поступок.

Быстро подбежал к матово–чёрной стене, замер — всего лишь на мгновение — и шагнул внутрь.

И чувство опасности, до сих пор проявлявшее себя не очень сильно, завопило во всю глотку.

VIII

«Опасно! Опасно!» — отдавалось громким эхом в голове у Унэна, и монах замер, стараясь не думать, не двигаться, ничего не предпринимать.

Там, где он возник, не было стен и потолка. Был только пол. Ярко освещённый, он простирался во все стороны, сколько хватало взгляда. Тончайшие узоры, красивые и постоянно меняющиеся, двигались по поверхности пола — петли и дуги, причудливые силуэты и картинки, словно созданные детской рукой: карикатурные рожицы, плоский, условный мир. Монах медленно поворачивал голову, стараясь не дышать.

Но не только по полу вились узоры. В воздухе была разлита едва уловимая, приятная для слуха мелодия. В ней сплетались многие инструменты — слышался и деревянный свист флейты, и печальные звуки скрипки, и медный, уверенный голос трубы. Музыка двигалась так же непредсказуемо, как и узоры по полу: в такт мыслям неведомого дирижёра, ничего не знавшего о том, что в зрительном зале появился слушатель.

Монах сделал шаг вперёд (отчего новые призывы к осторожности сотрясли его сознание) и заметил, что шагах в ста от него с пола поднялась сидевшая на нём фигурка. Фигурка была человекообразной, ниже него, Унэна, ростом и какой–то нескладной. Пол, хоть и светился, ничего не освещал; ни лица существа, ни его намерений понять было невозможно. Монах оглянулся. Там, где он находился секунду назад, на полу остался угольно–чёрный след. Постепенно и он включился в общий хоровод пляшущих образов, растёкся, растаял. Ощущение было неприятное — словно он, Унэн, прошёлся грязными ногами по чистейшему ковру. Не осерчают ли хозяева?

Монах сделал ещё один шаг, но фигурка подняла руку, указывая в его сторону, и настоятель счёл за лучшее остановиться.

* * *

— Что тебе нужно? — спросили монаха. Странным был этот голос. Он походил на сотни, тысячи голосов, одновременно произносящих одни и те же звуки. Исходил же он как бы сразу отовсюду. Правда, Унэну показалось, что челюсть стоявшего напротив шевельнулась.

Хорошо ещё, что чувство опасности немедленно заткнулось. В голове образовалась блаженная тишина. Что бы такого сказать? Действительно, что он, Сунь Унэн, хочет в настоящий момент?

— Я хочу вернуться домой, — произнёс Унэн и спохватился: а что он, собственно, имеет в виду под «домой»? Впрочем, сказанного не воротишь.

Голос рассмеялся. Устало звучал этот смех — словно принадлежал он мудрецу, которого оторвали от важных раздумий. Фигурка сделала шаг вперёд.

— Что ты предложишь взамен? — спросили Унэна неожиданно. Где–то я видел это, лихорадочно вспоминал монах. Или слышал о таком. Причём слышал что–то очень неприятное… Что бы ему предложить? Золото? «Не вздумай!» — возмутился внутренний голос, и монах от души посоветовал непрошеному советчику оставить его в покое. Тоже мне благословение, — что чувство опасности, что этот внутренний голос! Надо будет научиться глушить их. Итак, что можно предложить?