Избранные труды - [281]

Второй период начинается эпохой Петровских реформ. Крупнейшим памятником этого периода является Артикул воинский 1715 г. с кратким толкованием, сыгравший большую роль в развитии уголовного и процессуального законодательства в России.[762] Историки права считают, что Артикул воинский – это не простой перевод какого-нибудь одного иностранного устава. Путем сравнения и сопоставления выбиралось лучшее, которое затем подвергалось самостоятельной обработке.[763] Впервые для российского законодательства в Артикуле воинском появляются термины: преступление, преступитель, преступник.

Исключительный интерес представляют толкования, которыми сопровождались многие статьи Артикула воинского. Вот, например, толкование к артикулам 156 и 157, где содержались положения о «нужном оборонении», иначе – необходимой обороне: «Не надлежит в нужном оборонении правила оных преступить. (1) В умерении, что оборонение со обижением равно есть, а именно чтоб таким же образом оборонятися, каким образом от кого кто нападен будет. Ежели нападение учинитца оружием, то мочно оружием оборонятися; ежели же без оружия, то и противитися без оружия надлежит. Притом же надобно смотреть, когда кто кого ударит рукою, и того сильнее кто бьет, тогда обиженный может оружием оборонятися. Ибо есть все равно, как и чем смертный страх угрожен будет. Если смертный страх есть, то надлежит обороняться как возможно. (2) Состоит нужное оборонение временем, а именно: ежели нужное оборонение в самом деле вскоре учинится, когда подлинно в страхе есть и зацеплен будет. Того ради есть ли оный, кто задерет, уступит и от обиженного побежит, а обиженный ево настигать побежит и тогда убьет, то оный уже регулы нужного оборонения преступил. И тако смертное убийство из отмщения, нежели от оборонения учинил. (3) Состоит нужное оборонение в сей притчине, а именно, когда чрез неправое нападение и насильным образом кто обижен будет, хотя кто и должен (ежели задран будет) столко долго уступать, елико возможно, и так без смертного убийства из страху спастись; однакож насупротив того, когда уже в страхе есть, и невозможно более уступать, тогда не должен есть от соперника себе первого удара ожидать, ибо чрез такой первый удар может тако учинится, что и противится весьма забудет».[764]

В период царствования Елизаветы Петровны предпринимались попытки разработки Уложения «по делам уголовным», однако представленный проект в 1755 г. не был утвержден императрицей.[765] Н. Д. Сергеевский писал об этом проекте, что он является «сводом постановлений современного ему действующего права… Положений новых по существу, т. е. таких, которые могли бы составить момент в истории того или другого института уголовного права, мы находим в проекте весьма смело».[766]

Второй период в истории развития науки уголовного права в России, согласно периодизации Г. С. Фельдштейна, – это время внешней рецепции западно-европейской науки и эпоха наибольшего распространения уголовно-правовых учений естественного права, особенно в период царствования Екатерины II.

На русский язык переводятся работы выдающихся западно-европейских философов и юристов Гуго Гроция, Самуила Пуффендорфа, Шарля Монтескье, Уильяма Блэкстона, Иеремии Бентама, Чезаре Беккариа, Ансельма Фейербаха и др. Труды французских просветителей и других представителей просветительно-гуманистического направления в уголовном праве[767] оказали большое влияние на развитие уголовно-правовой мысли в России во второй половине XVIII – начале XIX века.

Говоря об этом, дореволюционные исследователи истории российского уголовного права особое внимание уделяли «Наказу комиссии о составлении проекта нового уложения», подготовленному императрицей Екатериной II (1767 г.).[768] «Изучающему внимательно течения в науке уголовного права в России в эпоху, следующую за Наказом, – утверждал Г. С. Фельдштейн, – приходится каждый раз считаться с тем, что памятник этот фактически перенес на русскую почву уголовно-правовые идеи передовых личностей XVIII в. и не только облегчил ознакомление с ними, но создал реальную почву и оправдание для того, что долго и в последующие эпохи считалось запретным плодом, проявлением вольнодумства… И в более позднюю эпоху идеи Наказа по вопросам уголовного права проникают, прямо или косвенно, в труды криминалистов-теоретиков начала XIX века».[769]

Екатерина не скрывала, что значительную часть положений Наказа она заимствовала из произведений выдающихся мыслителей XVIII века, в первую очередь, у Монтескье, а порой и преувеличивала такое заимствование. Так, в письме к Даламберу она говорит: «Вы увидели из Наказа, как там, на пользу моей Империи, я обобрала президента Монтескье, не называя его. Надеюсь, что если бы он с того света увидел меня работающею, то простил бы эту литературную кражу во благо двадцати миллионов людей, которые на того должно последовать». А направляя Фридриху II немецкий перевод Наказа, Екатерина отмечала: «В этом сочинении мне принадлежит только расположение материала и, то здесь, то там, одна строчка, одно слово; если собрать все, что я прибавила, я не буду, чтобы вышло более двух, трех листов».