Избранные рассказы - [30]

месту, тем сильнее бьется сердце! В конце концов оно начинает стучать как молот по наковальне! Я боюсь, как бы этот тип не услышал. Вдруг мой возбужденный вид и растерянность дадут ему повод подумать, что здесь дело нечисто? В первые дни я старался поскорее пройти мимо него. Но потом испугался, как бы спешка не вызвала подозрения, и стал проходить спокойно, чеканя каждый шаг. Когда он смотрел мне в глаза, я опускал голову или отворачивался. Но тут мне пришло в голову, что он может подумать, будто я что-то скрываю от него. И я стал смотреть ему прямо в глаза. Не буду рассказывать, чего мне стоила эта смелость! Но снова сомнения стали мучить меня: как бы в моем взгляде он не прочел чего-нибудь эдакого и не подумал, что я готовлю какую-нибудь пакость. Теперь я старался, чтобы взгляд мой был ласковым и нежным, чтобы в нем сквозила улыбка. Правда, совсем уж открыто улыбаться я не мог: вдруг он подумает, что я издеваюсь над ним.

Мне хотелось, чтобы он воспринимал меня просто как прохожего, ежедневно проходящего мимо. Мне хотелось, чтобы он привык ко мне, чтобы я казался ему таким же знакомым, как все окружающие его предметы: здание, у которого он стоит на карауле, автомобили по ту сторону улицы… Ведь все необычное страшит, а возбудить в нем подозрение — значит подвергать себя опасности.

Тем не менее однажды случилось то, чего вроде не должно было бы случиться. Когда я приблизился к нему, нежно и ласково глядя в глаза, то вдруг заметил, что он направил дуло пулемета прямо мне в живот. Я остолбенел. Он же молча поводил автоматом — вверх, вниз. Мне показалось, что он приказывает мне вынуть руки из карманов. Наверное, подумал я, он заподозрил, что у меня в руке пистолет. Я хотел было вынуть руки и показать, что у меня ничего нет, но испугался, как бы это движение не показалось ему угрожающим и не заставило бы его выстрелить. Я стал медленно вытаскивать руки, но дуло снова поднялось. Я находился в трудном положении. Малейшая оплошность или поспешность неизвестно к чему могли бы привести! Как, впрочем, и медлительность. Наконец я вынул из кармана одну руку. Он снова подал предупредительный знак. Чувствовалось, что я надоел ему и он начинает злиться. Он даже сделал шаг вперед и потряс пулеметом… Я отскочил на несколько шагов назад. Передо мной прошла машина и повернула к зданию. Воспользовавшись случаем, я медленно прошел мимо. Но страх не отпускал меня: вдруг этот тип выстрелит сзади? Вдруг он уже целится мне в затылок? Вдруг через полминуты, через полсекунды я споткнусь и распластаюсь на земле?

Когда я дошел наконец до своего учреждения, я был весь в испарине и бледный как мертвец. «Что случилось?» — спросили меня сослуживцы. «Чуть было не попал под машину», — ответил я. «Видать, здорово струхнул!» — заметил кто-то. «Да ладно, слава богу, все кончилось хорошо!» — сказал другой.

Но где гарантия, что и в следующий раз все кончится так же благополучно? Лучше бы я попал под машину и отделался бы наконец от этих проклятых мыслей!

Прошу вас, господин доктор, умоляю, вылечите меня! Требуйте от меня все что угодно! Любое желание ваше исполню! Только вылечите меня, успокойте! Сделайте так, чтобы эти ужасные мысли покинули меня! Господин доктор, скажите, ради бога, излечима ли моя болезнь и насколько она серьезна? Можно ли что-либо сделать или уже бесполезно?

* * *

Рассказывают, что некая женщина пришла к врачу и пожаловалась, что ее мужу кажется, будто под кроватью спрятался крокодил, который грозится съесть его.

Врач выписал больному рецепт — всякие там таблетки, микстуры, уколы — и сказал женщине:

— Не беспокойтесь, он скоро вылечится!

Через некоторое время врач встретил эту женщину.

— Как чувствует себя муж? — спросил он.

— Его съел крокодил! — ответила та.

Цвет интеллигенции, сливки общества

В зале Общества ирано-испанской дружбы многолюдно, шумно и накурено. В воздухе запах виски и водки. Собравшиеся оживленно беседуют.

В зал вводят красивую девушку-калеку и усаживают в укромном уголке. Присутствующие по очереди подходят к ней и подчеркнуто учтиво здороваются, всем своим видом показывая, что не замечают ее неполноценности.

Женщины похожи на кукол. А мужчины… мужчины — тоже. Вот стоит господин с волосами до плеч, со сросшимися, как у каджарских[40] красавиц, бровями.

Богемного типа дама подходит к господину и целует его.

— Привет, — говорит она.

— Привет. Ты сегодня неотразима! — отвечает он. — Что сейчас снимаешь?

Она начинает что-то рассказывать, но из всей ее речи я понимаю только два слова: фильм и халим[41].

Потом господин принимается расхваливать какую-то заграничную пьесу, а дама от искусства восторженно всплескивает руками и без конца восклицает:

— Восхитительно! Колоссально! Неповторимо!

И вот уже, отчаянно жестикулируя, господин рассказывает какой-то забавный случай. Дама хохочет:

— Восхитительно! Колоссально! Неповторимо! — и хлопает его по плечу.

Она маленькая, щупленькая, с большим ртом. Нельзя сказать, что уродлива, но вовсе не красавица. Держится очень самоуверенно.

Даму сопровождают два молодых человека. Один, длинноволосый, скорее всего, брат ее собеседника. У него равнодушное, безучастное лицо. Вероятно, он не раз все это видел и слышал. Заметив, что я разглядываю их, он искоса смотрит на меня.