Избранные произведения в одном томе - [24]

Магда была поглощена музыкой. Она на время уносила ее из этого мира, который день ото дня становился к ней все более жестоким. Пришли те, кто ненавидел евреев. Они лишили папу работы в университете, потом отобрали их дом, сместили ее короля… Не то чтобы она была очень предана королю Карлу, но все же это был законный монарх, а они заменили его генералом Антонеску и Железной Гвардией. Но никто не мог отнять у нее музыку.

— Я правильно играю? — спросила она, когда смолк последний аккорд, и в кибитке вновь наступила тишина.

Старая женщина, сидевшая рядом за низеньким круглым дубовым столом, улыбнулась, и вокруг черных цыганских глаз появилось множество мелких морщинок.

— Почти. Но в середине это звучит не так.

Она положила на стол тщательно перемешанную колоду карт и взяла инструмент, напоминавший волынку. Как старенький сморщенный Пан, цыганка прижала трубки к губам и начала дуть. Магда стала подыгрывать и вскоре почувствовала, что ее мелодия действительно слегка отличается. Она тут же внесла в ноты поправки.

— Теперь, я думаю, все правильно. Большое тебе спасибо, Джозефа.

Старуха протянула руку.

— Дай-ка мне посмотреть.

Магда передала ей листки и стала наблюдать, как цыганка с интересом рассматривает неровные строчки причудливых символов. Джозефа слыла мудрейшей женщиной в своем таборе. Папа любил рассказывать, какой красавицей она была раньше, но теперь ее кожа иссохла, лицо сморщилось, а черные волосы рассекли широкие серебряные пряди. Однако ум оставался по-прежнему ясным.

— Так вот, значит, какая она, моя песня. — Джозефа не понимала нот.

— Да. Сохраненная навеки. Цыганка вернула записи.

— Но я же не буду вечно играть ее так. Просто сейчас я хочу именно так, а через месяц мне захочется что-нибудь изменить. Я уже много раз кое-что в ней меняла.

Магда кивнула и положила листочки в папку вместе с другими записями. Она знала, что в цыганской музыке много импровизации. И это было неудивительно — вся жизнь цыган состоит из импровизаций; у них нет дома, не считая кибиток, нет письменности, нет ничего, что заставило бы их осесть в одном месте. Может быть, поэтому ей так и хотелось забрать у них какую-то часть их кипучей энергии, чтобы навечно сохранить ее в музыкальной форме.

— Мне и сейчас уже нравится эта песня, — ответила Магда. — А через год посмотрим, что ты еще сюда добавишь.

— А разве к тому времени твоя книга еще не выйдет?

Магда почувствовала, что ей больно говорить.

— Боюсь, что нет.

— Но почему? — удивилась Джозефа.

Девушка сделала вид, что занята с мандолиной, хотя и понимала, что ей так просто не уйти от ответа. И тогда она тихо сказала, не поднимая глаз:

— Мне придется искать нового издателя.

— А что случилось со старым?

Магда не подняла глаз и теперь. Она была в смятении. Это оказалось одним из самых тяжелых ударов в ее жизни — недавно она узнала, что издатель трусливо предал ее и разорвал договор. И ей до сих пор было очень больно.

— Он передумал. Он сказал, что сейчас не время выпускать сборник цыганской музыки.

— Особенно, когда составительница — еврейка, — понимающе добавила Джозефа.

Магда взглянула на нее и снова опустила глаза. Как она права!..

— Возможно. — Девушка чувствовала, как в горле растет горький ком. Она не хотела больше говорить об этом. — А как у тебя идут дела?

— Хуже некуда. — Джозефа сокрушенно вздохнула, отложила инструмент в сторону и снова взяла в руки гадальные карты. Она была одета в старую разноцветную цыганскую одежду: цветастую блузку, полосатую юбку, ситцевую косынку. От такой пестроты начинала кружиться голова. А пальцы старухи как бы сами собой стали мешать потрепанную колоду. — Я теперь почти не гадаю и никого не вижу с тех пор, как с меня взяли подписку.

Магда догадалась об этом, когда подходила сегодня к кибитке. Табличку с надписью «Доамна Джозефа, предсказательница» сняли, куда-то исчезла и диаграмма для чтения линии руки с левого окна, и кабалистические символы с правого. Она слышала, что Железная Гвардия приказала всем цыганам оставаться на постоянных местах и не «дурачить» граждан.

— И цыгане тоже попали в немилость?

— Да мы и всегда были в немилости, независимо от места и времени. Мы к этому уже привыкли. Но вот вы, евреи… — Она озабоченно покачала головой. — Мы такое слышим!.. Страшные вещи творятся в Польше.

— Мы тоже слышим, — вздохнула Магда, едва сдерживая гримасу отчаяния. — Но и мы привыкли к гонениям.

Да, действительно многие уже привыкли. Конечно, не она. Она к этому никогда не сможет привыкнуть.

— Боюсь, как бы не стало еще хуже, — добавила Джозефа.

— Это уж точно… — Магда вдруг поняла, что начинает озлобляться, но не в силах сдержать себя. Окружающий мир с каждым днем становился для нее все более чужим, и, пытаясь защититься, она инстинктивно отталкивала его от себя еще дальше. И это был какой-то безвыходный замкнутый круг, с которым она ничего не могла поделать. Но не может же быть, чтобы все, о чем она слышала, оказалось правдой — все эти рассказы насчет евреев или о том, что делают с цыганами в сельской местности солдаты Железной Гвардии… Рабский труд, лагеря смерти, насильственная стерилизация… Нет; это, должно быть, пустые слухи, чьи-то страшные сказки. Такое просто не может происходить на самом деле. Все это выдумки.