Избранные произведения в одном томе - [8]

— Говори, — сказала она, и Леон начал свой рассказ.

Когда он дошел до того места, как боярин на него замахнулся, царевич, все время жадно слушавший его, сидя неподвижно, вдруг вскочил и, бледный и весь трясясь от гнева, вскрикнул:

— Он смел замахнуться на грузина! И ты не положил его на месте?

Мать с восторгом следила, каким гордым негодованием горело личико ее любимца и, улыбаясь, заметила:

— Тише, тише, дитя… дай слушать. Разве ты забыл, что сам видел пустые ножны у князя Леона?

Царевич радостно взвизгнул и захлопал в ладоши. Потом, усевшись на место и устремив глаза на Леона, попросил его продолжать.

Быстро, волнуясь и захлебываясь от переживаемого чувства, Джавахов кончил рассказ и спросил, был ли он виноват? Мог ли он, свободный сын гор, видеть, как унижают человека, попирая его права, и не вступиться за него?

Царевна молча протянула князю руку; он с жаром поцеловал ее, поняв, что царевна простила его и даже раскаивалась теперь в своем гневе.

Царевич с восторгом обнял его и вскрикнул:

— О, я рад, что ты всадил нож в этого русского боярина. Сметь оскорбить грузина! Ты такой же князь, как и он, даже выше его родом. Ведь Грузия древнее злой России!

— Тише! — с легким испугом остановила его мать. — Разве можно отзываться так о стране, у которой мы просим защиты? Что сказал бы дедушка Теймураз, если бы услышал твои слова? Он так дорожит расположением русского царя.

— Если бы дедушка знал, — упрямо продолжал царевич, — что русский царь до сих пор еще даже не принял тебя!

Царевна вспыхнула и еще ниже опустила свою голову с тяжелыми косами. Удар сына попал в цель.

Она страшно страдала от неделикатности Алексея Михайловича, который в продолжение нескольких лет, проведенных ею в Москве, до сих пор не удостоил принять ее. Конечно, ни она, ни сметливый царевич не знали, как мало виноват был в этом русский царь и как много была виновата сама гордая царевна, не сумевшая расположить в свою пользу бояр, которые старались помешать ее свиданию с царем.

С некоторого времени к ней часто стал заходить князь Пронский, которого привел в ее хоромы боярин Буйносов, сильно полюбивший «заморское» вино грузинских гостей. Пронский был статным брюнетом с бледным лицом, на котором мрачно горели серо-синие глаза, иногда казавшиеся совсем черными; его тонкие красивые губы были всегда плотно сжаты, а в углах рта лежала жесткая складка, портившая несомненно мужественное и красивое лицо князя. Он носил окладистую бороду и гладко подстриженные волосы, которые были очень черны, но без блеска. Его высокий лоб прорезывали две глубокие морщины; на висках несколько седые волосы, что делало его старее его сорока четырех лет…

Пронский был женат и имел дочь, но ни жены, ни дочери никто никогда не видал; они жили где-то в подмосковном имении князя, очень уединенно и замкнуто. Много боярынь и боярышен заглядывались на статного красавца с оригинальным взглядом, но он не обращал ни на кого ни малейшего внимания. Много былей и небылиц ходило по Москве о Пронском, но он отвечал на них презрением и по-прежнему гордо и надменно держал свою львиную голову на широких плечах. Его имя было окружено таинственностью и нередко произносилось со страхом и трепетом.

Царевну Елену Леонтьевну Пронский видел раза два, в церкви Василия Блаженного, потом с Буйносовым попросился ее проведать и делу ее «дать помощь». Но, придя, он просидел битый час и, ни слова не говоря, так и ушел. Потом он еще много раз приходил, но никогда — один, и все молчал, только пристально жутко смотря на прекрасное лицо царевны.

Елена Леонтьевна, чувствуя на себе взгляд своего странного, мрачного гостя, старалась еще ниже опустить глаза, еще плотнее прижать к груди свои четки, с которыми она не расставалась. Она принимала его, потому что ей сказали, будто он имеет влияние при дворе; будто боярыня Хитрово очень любила его и его покойницу мать, а кого боярыня Хитрово брала под свое покровительство, тому было все возможно. И царевна Елена терпела молчаливого посетителя, хотя его посещения были ей подчас невыносимо тяжелы.

— Сказали, князь Пронский уладит наше дело! — говорил царевич, — а он ходит да молчит. Буйносов же пьет и засыпает. Советчики царя, нечего сказать!

— Пронский обещал сегодня привезти сестер царя. Разве тебе этого мало? — спросила мальчика царевна.

— И боярыня Хитрово будет? — спросил Леон.

Царевна пожала плечами — она этого не знала.

В это время к воротам подкатило несколько саней-розвальней и из них стали вылезать закутанные женские фигуры.

Царевич Николай первый заметил гостей и сказал об этом матери. Царевна и Леон заволновались. Вбежал грузинский слуга и доложил, что пожаловали русские царевны, Татьяна Михайловна и Анна Михайловна, с боярыней Хитрово и князем Пронским, и спросил, где прикажут принять их. Царевна распорядилась, чтобы гостей провели в приемную и, нервным движением поправив свои косы, медленным и величественным шагом пошла вслед за слугою. Леон и царевич шли за нею слегка взволнованые, так как ждали от этого свидания с царскими сестрами многого для той миссии, с которой они сюда прибыли четыре года тому назад.