Избранные произведения в одном томе - [31]

— Небось, после полюбит! — с нехорошим смешком ответил князь.

— Побойся ты Бога! — заломила руки Пронская. — За что хочешь сгубить ты ее?

— Чай, отцу лучше знать, что требуется для счастья его дочери! — раздражительно возразил князь.

— Отец! — с невыразимой горечью промолвила Анастасия Петровна. — Какой он отец? Он хуже лютого ворога своему родному детищу.

В это время дверь отворилась, и вошел Пронский, за ним шла с подносом в руках и опухшими от слез глазами девушка в розовом атласном сарафане и с повязкой на голове.

— Подыми глаза-то, небось, не съедят! — грубо крикнул ей отец.

Девушка с робким укором подняла на отца большие лучистые глаза, придававшие ее худенькому, далеко не красивому лицу какую-то особую прелесть и мягкость, и застыла с немым недоумением на лице.

— Подай князю чарку! — приказал Пронский.

Ольга неслышными шагами подошла к Черкасскому, остановилась перед ним, но не поклонилась ему.

— А поклон за дверями оставила, что ли?

Девушка послушно наклонила голову, подалась немного вперед своим тонким, полудетским станом и протянула гостю поднос, на котором стояла чарка, до краев наполненная вином.

— Тонка она у тебя больно! — беря чарку, шепнул Черкасский князю Борису, усевшемуся рядом с ним.

Тот нахмурился, оглядел дочь недружелюбным взглядом и возразил:

— Товар лицом показываю, а там твоя воля; женихов не искать стать.

Княгиня Анастасия с робкой надеждой во взоре посмотрела на гостя. Ольга стояла, точно истукан, молча, низко потупив взор.

— Да я ничего, я так, к слову… — поторопился ответить Черкасский и бесцеременно стал разглядывать девушку.

Взор княгини потух, и она в отчаянии поникла головой.

— И не очень, чтобы того, с лица казиста! — пробормотал Черкасский.

— Да ты что, княже? — обернулся к нему Пронский. — На конной площади, что ли? Коли не по нраву, не по мысли тебе…

— Что ты, что ты! — заговорил Григорий Сенкулеевич. — Я это к слову… потому вот сейчас княгиня твоя сказывала, будто я-де не жених твоей дочери, стар, мол, и безобразен! — рассмеялся он гаденьким смешком. — А по мне, и невеста-то не многим лучше жениха, разве что годами только не сойдемся… Вот я к чему.

— Не ее, бабьего, ума это дело! — мрачно смерил жену взглядом Пронский. — Ступай! — приказал он ей. — И ты!.. — обратился он к дочери.

Анастасия Петровна и Ольга, безмолвно покорившись приказанию, низко откланялись ему и гостю.

— Ты жди меня, — сказал князь жене, когда она была уже в дверях. — Я скоро зайду: потолковать надо.

Женщины ушли. Пронский обратился к своему гостю:

— Князь, я сам тебе в жены свою дочь предложил, ты сватов ко мне не засылал; я сам ее сватом был; ты мое сватовство принял, дочь не видавши; молода она и приданое за ней не малое ты выговорил; я думал — и разговору конец. А ты еще и красоты захотел, и дородности искать стал… Негоже это, князь!

— Послушай, князь Борис Алексеевич, — остановил было друга Черкасский, но Пронский резко перебил его:

— Постой, князь! Раскинь умом да поразмысли толком, много ли девиц с красотой да именитостью за тебя, князя Григория Сенкулеевича Черкасского, родители отдадут?

— Князь, ты обидеть меня измыслил? — начиная сердиться, спросил Черкасский.

— Нисколько! Не задел ты меня, князь!

— Да и я не хотел изобидеть тебя, — в примирительном тоне заговорил Черкасский. — С княгини твоей спесь маленечко захотелось сбить: очень уж она чванится дочкой-то своей! А, по мне, девица ничего; люблю я ведь молоденьких, ведомо это тебе? — осклабившись, спросил он.

— Ведомо, а потому и затеял я это сватовство, чтобы отказа не было.

— Горденек ты, боярин!

— А ты не горд? Спеси-то боярской не отбавлять и у тебя стать.

Примирившись, князья потребовали вина и начали обсуждать, когда назначить день свадьбы.

— Чем скорее, тем лучше! — предложил Черкасский.

— Раньше Красной Горки никак не управиться; до поста немного уж осталось, — задумчиво проговорил Пронский.

— А какие такие приготовленья? К попу съездить да обвенчаться, вот и вся недолга.

— Надо все честь-честью, — ответил Пронский. — Я хочу всю Москву удивить, самого царя-батюшку позвать, иноземцев…

— А я так разумею, — выпивая разом вино и не глядя на Пронского, сказал жених, — что княгиня твоя этому браку воспротивствует и помехой будет.

Пронский закусил от досады губы.

— Не бабьего ума это дело! — мрачно подтвердил он.

— Теперь ее не легко скрутить! — вполголоса проговорил Черкасский, пожевав губами. — Федор-то Михайлович Ртищев вон в какую силу идет. Не даст небось родственницы-то в обиду.

— Я — муж ее и власть имею с дочерью со делать все, что только похочу, — гордо проговорил Пронский.

— Ну, против царя все равно ничего не поделаешь, — скептически заметил Черкасский. — А Алексей Михайлович, известно, слаб: кто у него испросит какой милости, он, по доброте сердечной, отказать не сможет. А Ртищев подластиться сумеет!.. Ведь вот молод, на десять лет младше меня, — с трудно скрываемой горечью произнес князь, — а куда шагнул? Ниже меня родом, а царь его своим приближенным сделал… А почему? Умеет ластиться, с иноземщиной дружит и даже… — шепотом проговорил он, нагнувшись к Пронскому, — с волшебством знается!