Избранные произведения в одном томе - [53]

Туфли Джин на резиновой подошве оставляли на песке сетчатые следы, а там, где земля была более влажной, я заметил следы Долби, более глубокие, особенно отпечатки каблуков.

— Он был тяжелый… — сказал я.

— Ящик, который он нес? Да, выглядел он тяжелым. Как вы узнали?

— Подумал: Долби не останавливался полюбоваться видом и, сосредоточенный на чем-то, не заметил, что вы позади.

Она посторонилась, когда я пробрался в частично заваленный вход.

— Он велел мне ждать в машине, но мне было любопытно. Я проследила за ним до проволочного заграждения.

Ее голос изменился и эхом разнесся на середине предложения, когда мы вошли в форт — прекрасно выстроенное сооружение. Этот остров относился к числу хорошо подготовленных островных баз внешнего периметра, не затронутых до последних дней войны. Начинавшийся от входа узкий коридор под небольшим наклоном вел вниз, в непроглядно темную комнатку площадью футов двенадцать. Воздух был холодным и влажным. Мы стояли там молча и слышали размеренный хруст и шипение прибоя, постоянное зудение насекомых. Я снял темные очки, и моя способность видеть медленно улучшилась.

Большую часть помещения занимали металлические ящики оливкового цвета, на которых можно было прочитать бледные английские слова, например, «Завод», и ряд цифр. В дальнем углу лучи солнечного света выхватывали разбитые деревянные ящики, большие металлические обоймы от патронов и гниющие кожаные ремни. На уровне моей макушки по всей ширине бункера шла платформа, обеспечивая бойницы для пулеметов и стрелков. Фонарик Джин желтыми овалами метался по стене с оборудованной огневой позицией и задержался в одном месте почти над входом. Она видела, как фонарик Долби светился именно в этом отверстии. Я передвинул зеленые металлические ящики, освобождая проход. Краска надписи, нанесенной по трафарету на дно верхнего из двух ящиков, была свежей: «·5 Пулемет. Армия США. 80770/GN/CIN/1942». Я взял второй ящик, чтобы поставить на первый, и яркая цветная ящерица пятнадцати дюймов длиной метнулась в сторону у меня под ногами. Я забрался на платформу и медленно продвинулся вдоль осыпающегося земляного выступа. Ближайший песок был почти черный и вонял смертью и существами, которые жили на нем.

Выпрямиться здесь было невозможно, и я медленно опустился на четвереньки. Яркий дневной свет обжигал глаза сквозь узкую щель, и я видел маленький траверс пляжа. Большая часть серого десантного судна находилась строго на одной линии со мной, и под этим углом я увидел обгоревший и помятый танк, застрявший в открытых дверях, как расплющенный апельсин во рту жареного молочного поросенка. В белую, как мел, полосу света, идущую из щели, попала красно-желтая бабочка. Я медленно добрался до угловой позиции. Здесь было темнее и более сыро. Джин бросила мне фонарик, не выключив его. Луч света описал любопытную параболу. Я посветил фонариком в толстую деревянную крышу над собой. Часть потолка пострадала, когда огнемет дал залп горящим бензином по огневой точке. Деревянные опоры обуглились, а под руками у меня остались только металлические части грубо склепанного пулемета. Я не видел ничего, что могли перемещать недавно. Посветил немного левее. Здесь стоял деревянный ящик с надписью: «Гарри Джекобсон, 1944, 24 дек. Окленд. Калиф. США». Ящик был пуст. Джин посоветовала мне заглянуть под ящик. Я рад, что послушался ее. Это была новая картонная коробка с надписью «Дженерал фудс. Один гросс 1-фунтовых пакетов замороженной клюквы». Ниже был напечатан маленький сертификат чистоты и длинный номер серии. Внутри лежала нового образца короткая семидюймовая катодная лучевая трубка, с дюжину транзисторов, белый конверт и желтая тряпка, в которую был завернут длинноствольный автоматический пистолет, блестевший свежей смазкой. Клюквы там не было. Я открыл конверт, внутри находился клочок бумаги размером примерно 2 на 6 дюймов. На нем было написано около пятидесяти слов. Указана была длина радиоволны ОНЧ (очень низких частот), компасный пеленг и какие-то математические символы, оказавшиеся для меня сложными. Я протянул бумажку Джин. Джин подняла глаза и спросила:

— Вы читаете по-русски?

Я покачал головой.

— Тут что-то насчет…

Я перебил ее:

— Все нормально. Даже я знаю, как по-русски пишется «нейтронная бомба».

— Что вы собираетесь с этим сделать? — спросила она.

Я взял бумажку, по-прежнему осторожно держа ее за край, и бросил назад в коробку из-под клюквы. Конверт я сжег и растер пепел каблуком.

— Пойдемте, — сказал я.

Мы с трудом сошли на пляж по крутому спуску. Солнце представляло собой двухмерный пурпурный диск, и закат, словно ногти и рваные золотистые раны, лежал горизонтальными полосами на пепельном лике вечера. Мне хотелось уйти от чего-то… от чего, я и сам не знал. Поэтому мы шли вдоль линии прибоя, обходя ящики, полные смерти, кока-колы и пластыря.

— Зачем кому-то, — Джин неприятно было произносить имя Долби, — понадобилось приносить сюда катодную лучевую трубку?

— Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, как ему невыносимо пропустить серию «Каравана».

Губы Джин не дрогнули.

— Не хочется проявлять любопытство, — продолжил я, — но мне было бы гораздо проще воспринимать все это, если бы вы сказали, что он говорил обо мне.