Избранные произведения в двух томах. Том 2 - [5]

В поте лица своего трудился в этот день товарищ Сугубов.

Правда, без пяти минут шесть, уже намереваясь идти домой, он вдруг вспомнил, что позабыл ознакомить нанимавшихся людей со специальным письмом комбината «Севергаз» об условиях найма.

Однако в этакой горячке всего, конечно, не упомнишь.

Зато на листе бумаги, который товарищ Сугубов кладет в папку, выстроились столбиком двадцать четыре фамилии. Возле каждой фамилии — птичка.

3

Им всем выпала дальняя дорога. Они уже были попутчиками. А попутчики, как известно, быстро знакомятся друг с другом.

Так что на медицинскую комиссию отправились вчетвером — Алексей Деннов, Борис Гогот, Степан Бобро и Марка Кирюшкин. У Марки — жемчужные зубы. Он цыган.

Только до комиссии решили сходить в баню. Собираясь к врачам, люди всегда ходят в баню, и врачи должны это ценить.

Баня в городе была единственная и поэтому именовалась во множественном числе — «Бани». А может, так и положено.

Еще не в предбаннике, а там, где торгуют билетами и мылом, произошел инцидент.

Алексей, Гогот и Марка купили билеты по рублю. А Бобро Степан пригнулся к окошечку, протянул десятку и сказал:

— Давайте самый дорогой…

— Душ? Ванну? — спросила кассирша.

— Мне, чтобы… отдельный кабинет.

Пораженные Деннов, Гогот и Марка разинули рты. А Степан, червонный, как вареный рак или будто уже из бани, прикупил кусок мыла и пошел налево. Им же было направо.

— Артист! — ругнулся Гогот.

Мылись обстоятельно. С вениками. В просветах между клубами пара сверкали жемчужные зубы Марки-цыгана:

— А, как хорошо… — с акцентом восхищался он. — Первый раз так хорошо. Я в бане первый раз.

— Ну? — удивился Алексей. — А раньше как же мылся?

— А я не мылся. В таборе не моются. Так живут.

Зубы Марки улыбались (они всегда улыбались), а глаза тосковали. Тосковали они, однако, не из-за того, что жалко стало Марке покинутого табора.

— Все равно найдет меня Барон. Найдет… Обязательно убьет. Он уже убивал, когда уходили.

— В Коми АССР не найдет. Далеко, — успокоил Алексей.

— Далеко? — сияли зубы Марки. — Мы там уже сто раз бывали. Ковры продавать ездили. Там ковры любят, деньги есть. Там на коврах заработать можно.

— А ты зарабатывал? — спросил Гогот, глазея сквозь клочья мыла.

— Много зарабатывал.

— Зачем же ушел? Закона испугался?

— Я не испугался. У Барона нож — страшнее закона… Я везде ездил, видел, как живут люди. Я тоже как люди жить хочу. В школе не учился — буду, в баню не ходил — каждый день буду ходить…

Снова сверкнула тоскливая улыбка Марки:

— Не люблю табора. Наверное, я не цыган… Наверное, украли меня.

— Отмоешься — посмотрим, — захохотал Гогот.

В поликлинике их разлучили, выдав номерки к разным врачам, чтобы не стоять в очереди друг за другом.

Сначала по спине Алексея стучал терапевт, потом по коленке — невропатолог, а глазник заставил читать на плакате разные буквы, сперва большие, потом маленькие. Алексей все угадал, а напоследок через всю комнату прочел глазнику, в какой типографии отпечатали ему эту хитрую грамоту для очкариков.

В кабинете рентгеноскопии была непроглядная темень.

— А вы раздевайтесь, молодой человек, — веселым тенорком сказала темень Алексею.

Когда Алексей разделся, она же, эта темень, взяла его вежливо за локоток и запихнула промеж двух железных досок, будто в бутерброд.

— Так. Посмотрим, чем вы дышите… Вздохните…

Потом уже, когда Алексей оттуда вылез, в углу зажегся малиновый фонарик, и он увидел, как малиновая рука, шутя-играя, нарисовала на листочке бумаги типовые легкие, а сбоку разъяснение — что и как.

— Одевайтесь. Следующий…

Пока Алексей одевался, следующего тоже запихали в бутерброд. Бело засветился экран, а на экране показались солидно отдувающиеся ребра, весело трепещущее сердце.

— Так… Так… — сказал тенорок. — Так, так… Странно… Послушайте, больной, у вас там ничего не висит — ниже левой ключицы?

— Я не больной, — обиженно ответили из бутерброда. — И нигде у меня не висит.

— Странно… Не понимаю! — воскликнул тенорок и шагнул куда-то к стене.

Вспыхнул верхний, обыкновенный свет. Алексей, сожмурившись от этого света, увидел тонкого старичка с белыми волосиками над ушами — доктора.

А из бутерброда, потрясая механизмы, вылез Степан Бобро. Голый по пояс.

Но голый или нет — сказать было трудно, поскольку от шеи до пупа он был сплошь разрисован синевато-черными изображениями. Там был огромный орел, уносящий в облака женщину. Был просто женский портрет с косыми глазами. Затем заходящее солнце, трехтрубный крейсер и буханка хлеба — на уровне желудка. Между картинками вкось и вкривь — различные надписи, в частности «Не забуду мать родную» и «Мне в жизни счастья нет».

— Да-а… — тихо, с уважением протянул доктор. — Изумительно. Скажите, пожалуйста, а где это вас так?

— Знаете, папаша, вас тут назначили людей изнутри смотреть. Верно? А не снаружи. Вот и смотрите, что у меня внутри…

Степан уже заметил, кроме доктора, еще и Алексея, и наливался краской. В краске тонуло заходящее солнце, трехтрубный крейсер и орел со своей добычей.

— Извините, — сказал доктор. — Но это поразительно… Вам не доводилось читать «Илиаду»? Там есть отличная глава, посвященная щиту Ахилла. Целая глава перечисляет все, что изображено на щите. Однако Гомер…