Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета - [110]

Помян остановился и сел на одну из скамеек. Из тумана ушедших дней вынырнула зловещая тень руки прелата, вознесенной для благословения…

— Ха-ха-ха! Так вот кого она благословляла — тень Козла-Бафомета!

«Umbra benedicentis maledictus adumbratur» — припомнились ему слова, поясняющие дьявольскую проекцию.

— Ха-ха-ха! Так вот он, символ моих трудов в этой юдоли! Оборотная сторона моих «высших» свершений! Изнанка моих благих помыслов! Символический показатель их этической ценности!… Как знать, может, Прадера был прав, а я впал в ужаснейшую ошибку? Может, жизнь именно такова — великий компромисс, и ничего больше? Может, дух, облекаясь в плоть, должен от многого и многого отказаться?…

Он, Прадера, был могучим конденсатом земного, полнокровной манифестацией жизни, а я его уничтожил. Не есть ли это преступление против жизни?…

Жизнь! Жизнь! Чарующая и полная соблазнов, как юная красавица, и, подобно ей, полная греха!

Где же истина? Где путь? Куда ни кинешь взгляд — бездорожье, глушь. Ни одного просвета, ни одного путевого знака! И мечется по этому беспутью ополоумевшая мысль и не находит выхода…

Остается этика… Ха-ха-ха!… Нормативная этика, регулятор общественных отношений… Совесть, совесть!…

Совесть у него была. Оттого он и выслал отсюда Шантыра, присвоив себе улики, которые станут доказательством его, Помяна, вины. Теперь предстояло вырвать из когтей следствия безвинного кровельщика — именно этот бедняга попал в последнее время под подозрение. В роковой час он чинил на улице Ясной чью-то крышу по соседству с особняком министра и слышал крик жертвы. Слышал, но не заявил властям, не желая впутываться в это дело…

Глупец! Месяц назад кто-то донес, что видел его на крыше в момент убийства. Похоже, его вот-вот упекут за решетку!…

Нет, этого он им не позволит, он представит им настоящего убийцу. Добровольно отдастся в их «справедливые» руки. Ему поверят, никуда не денутся — у него «улики».

Он поглядел на свой маленький пакетик, старательно перевязанный бечевкой, и усмехнулся.

— Corpus delicti. Мой финал и моя судьба.

Помян покинул скамейку и, пройдя немного по улице, завернул в цветочный магазин. Выбрал несколько хризантем и чайных роз.

Любимые ее цветы, подумал он, как ни странно, но эта сильная, демоническая женщина любила нежные оттенки и запахи. Вскочив в проезжающий трамвай, Помян вскоре оказался у ворот Центрального кладбища…

Над местом вечного упокоения утренний туман еще не развеялся. Прозрачной скорбной вуалью овивал он могильные стелы и бесприютными пасмами печально расходился по кладбищенским аллеям. Было пусто. Никто в такую раннюю пору не наносил визитов усопшим.

Помян свернул во второй ряд направо и остановился перед могилой с искусно выполненным надгробием: задумчивый гений смерти склонялся над ней с выражением несказанной нежности. Тюльпаны, принесенные им неделю назад, не увяли, их холодные горделивые чаши мягко покачивались на утреннем ветерке.

Он убрал из ваз засохшие цветы, заменив их свежими. Потом уселся на лавочке, вкопанной в землю с правой стороны надгробия, вынул из бумажника фотографию Амелии и долго, с болезненным восхищением всматривался в нее…

Внезапно он услышал чьи-то шаги. Поднял голову и увидел приближающуюся из глубины аллеи стройную черную фигуру священника. Лицо ксендза, тонкое и серьезное, показалось ему знакомым, особенно глаза — мягкие, лазурного цвета, с задумчивым, даже отрешенным выражением.

— Ксендз Алоизий, каноник! — прошептал он, пряча фотографию и поднимаясь с лавочки. — В эту пору и в этом месте… Странная встреча…

Помян приблизился к нему, отвесив почтительный поклон. Ксендз ответил на приветствие, несколько удивленный.

— Извините, ваше преподобие, что осмеливаюсь остановить вас. Но удивительное стечение обстоятельств, столкнувшее нас в эту минуту и в этом месте, подсказывает мне, что я должен представиться. Ведь я имею честь говорить с паном Алоизием Корытовским, каноником?

На устах ксендза появилась мягкая усмешка.

— Здесь какая-то ошибка, — ответил он, с интересом вглядываясь в беспокойное лицо Помяна. — Вы меня приняли за кого-то другого, меня зовут Ян Совиньский.

— Тем не менее я глубоко убежден, что мы с вами уже встречались. Моя фамилия Помян, я литератор. Вам это ничего не говорит?

— Фамилию вашу я, разумеется, знаю, она известна в интеллигентской среде, но вас я вижу впервые. Я очень рад, что эта действительно несколько странная встреча позволяет нам завязать знакомство.

Он сердечно пожал Помяну руку. Какое-то время они молча петляли среди могил. Шелестели под ногами сухие листья, да иногда с жужжаньем прорезала воздух осенняя муха.

— Мне и самому удивительно, что я принял вас за другого, — наконец отозвался Помян. — Извините за любопытство, но вы случайно не знакомы со священником Дезидерием Правиньским?

Ксендз слегка вскинул брови.

— Нет, лично мы не знакомы.

— Странно. Мне все время кажется, что я вас где-то встречал обоих — вместе.

— Его сопровождал, вероятно, кто-то иной, весьма на меня похожий.

— Вы для меня являетесь воплощенной антитезой Дезидерия Правиньского, — уклончиво пояснил Помян. — Может, именно потому вы привиделись мне рядом с ним. Неважно, что я перепутал вашу фамилию, имя Алоизий могло быть для меня только символом.