Избранные произведения. Том 4 - [27]
— М-да, — хмыкнул Филипп, рассмотрев обеих женщин в странных нарядах. — Я не скажу, что идеал в данном случае выглядит лучше «среднего»… Или у меня нет вкуса?
Аларика покачала головой.
— Твой вкус формировался нашим временем. Подожди, посмотрим дальше.
Виомы погасли, затем вспыхнули вновь.
— Это уже девятнадцатый век.
Филипп приподнял брови. В правом объеме видеопроектора он увидел знакомые черты «Девочки за столом» Жана-Батиста Греза. Этот портрет он видел у Станислава Томаха дома, вернее, копию, выполненную женой Томаха.
Аларика заметила его удивление.
— Тебе знакома эта композиция?
— Жан-Батист Грез, «Девочка за столом».
— Верно! — теперь уже удивилась Аларика, заинтересованная его познаниями в области искусства. — Хотя и не совсем. Мы совместили два прототипа, один — «Девочка за столом» Греза, второй — «Девушка с веером» Ренуара. Я не знала, что ты знаток живописи девятнадцатого века. И кого же ты еще знаешь из художников, не обязательно девятнадцатого столетия?
— Джона Констебля, — подумав, ответил Филлип. — Я очень люблю пейзаж, хотя с удовольствием смотрю и портрет. Еще Шишкина, Шилова, Маулара Кенье… и много других, у меня нет ярко выраженного любимца. Ну, а как дела обстоят в наш просвещенный век?
Аларика вдруг смутилась.
— Понимаешь, с нашим веком все просто и все сложно. Средний тип выбрать легче, тем более что человечество постепенно приближается к единой расе, а вот идеал…
Снова сменилось изображение в виомах.
Филипп не выдержал и засмеялся. Правый «идеальный» виом отображал Аларику, левый тоже был чем-то на нее похож.
— Извини, — сказал, он, заметив, что женщина нахмурилась, и прервал смех. — Я смеюсь потому, что невольно ожидал увидеть тебя и справа и слева.
— Шутка ребят, — пробормотала она, отворачиваясь, и украдкой посмотрела на часы. Филипп с грустью понял, что пора уходить.
— Ты кого-то ждешь? — Он встал.
— Да, — со вздохом призналась она, убирая аппаратуру и стены мастерской, выпрямилась. — Честно говоря, я хотела, чтобы ты позвонил. Теперь уходи, за мной сейчас придут.
«Кто?» — хотел спросить он, но вместо этого спросил:
— Мы еще увидимся?
— Это будет зависеть не только от тебя.
Филипп сдержал вздох и кивнул в ответ, словно не ожидал иного.
— Тогда до связи.
— До связи, конструктор, — сказала Аларика, подавая руку, хотела что-то добавить, но передумала.
В коридоре он наткнулся на бегущего человека, Прошел несколько шагов, и только потом его озарило. Он огляяулея, но мужчина уже завернул за угол, слабо пискнул входной сигнал двери.
Дома он с полчаса слушал новости космоцентра, передаваемые по каналу всемирного информвидения. Попробовал вызвать Томаха, но бесстрастный голос домашнего координатора сообщил, что Станислав не появлялся. Киб-секретарь отдела, куда осмелился позвонить Филипп, ответил лишь, что инспектор Томах на задании, но какое задание, где его выполняет Станислав — секретарь не знал или не имел права сообщать.
Филипп снова загрустил, потом вспомнил совет Травицкого и решил навестить один из любимых своих уголков лесной природы, дабы развеять легкую меланхолию от дум. На этот раз он выбрал Центрально-лесной заповедник, расположенный в северо-западной части Среднерусской возвышенности, на водоразделе Волги и Западной Двины.
С тех пор, как погибли отец и мать, уроженцы здешних мест, Филипп не посещал заповедник и те места, «куда нет-нет по зарастающему следу уводит память прежних лет», — говоря словами древнерусского поэта Глинки.
Центрально-лесной заповедник — царство елей, берез, липы, клена, вяза и ясеня. Леса Подмосковья возле Басово — это в основном березовые и сосновые леса, заповедный же лес удивительно разнообразен.
Выключив пояс антиграва, Филипп с треском вломился в чащу рябинника и жимолости, оцарапался и пошел напрямик через гибкие кусты волчьего лыка и лещины.
Напившись с колен из родника, он долго выбирался на знакомую поляну, чуть было не зашел в болото, расшитое по краям несозревшей еще клюквой, а когда выбрался-таки на поляну в кольце берез и ольхи, замер от неожиданности. В центре бело-розовой от клевера поляны, подмяв под себя метелки иван-чая и медуницы, лежала рысь и смотрела на человека прозрачно-желтым взглядом, поводя изредка кисточками ушей.
Филипп сделал шаг вперед, рысь встала, глядя на него внимательно и спокойно, без угрозы. Так они и стояли несколько минут, оценивая друг друга, потом Филипп решил отступить — не из боязни, просто не хотелось тревожить красивого зверя, — и в этот момент с противоположной стороны поляны, метрах в ста, из-за подлеска сверкнул бесшумный тоненький голубой язычок. Рысь, мяукнув, подпрыгнула, свалилась в траву и осталась лежать без движения.
Немой от изумления и гнева, Филипп смотрел, как из-за деревьев вышли на поляну двое в зеленых, почти полностью маскирующих их костюмах и направились к нему. Один был молод, белобрыс, но черен от загара, сверкал улыбкой, хотя Филипп не назвал бы ее в этот момент ни доброй, ни веселой. Второму наверняка перевалило за восемьдесят, если не за все сто. Высокий, худой, он слегка сутулился, и лицо у него было не коричневое, а каменно-серое и застывшее, как ритуальная маска. В руках он держал бинокль. Молодой на ходу закидывал на плечо ремень электрокарабина.
