Избранные произведения. Том 3 - [192]

Некоторое время он отдыхал, заставив работать все уровни сознания вхолостую. В гулком объеме головы все звучало и звучало эхо слов Шаламова: «Она любит тебя, дурака… и никогда не признается… она любит… и не признается… любит… не признается…»

Стало душно, тесно, неуютно. Стены давили, ощущение дискомфорта усилилось, уже и просторы Земли казались тюремной клеткой, и даже гигантский объем Солнечной системы не давал возможности жить свободно…

Пощечина прозвучала вполне явственно, хотя Мальгин отвесил ее себе мысленно. Голова прояснилась, все стало на свои места, мир вокруг жил своей жизнью, и хирург был вмурован в него, как муравей в янтарь.

И все же… и все же мир этот был ему тесен!

10

Столбов знал, что обойма прикрытия работает четко, быстро и в любое мгновение готова прийти на помощь, но все же ему было не по себе. И еще мешало чувство неловкости, будто он подсматривал в замочную скважину сцену из личной жизни.

Обо всем этом он размышлял, стоя перед дверью квартиры Мальгина в Смоленске, и все это разом вылетело из головы, когда дверь вдруг открылась. Проверив, легко ли скользит в ладонь из рукава куртки рукоять суггестора, Дмитрий шагнул в проем.

Он ожидал увидеть хозяина, однако никто его не встретил. По комнатам скользила тихая мелодия, навевающая покой и умиротворение, легкий ветерок шевелил пушисто-прозрачные занавески в переходах из комнаты в комнату, приносил странные запахи. Среди них знакомые — миндаль, цветочные и травяные, ландыш, клевер, мята, астрагал и вовсе незнакомые, настораживающие и будоражащие. Игра света и теней в гостиной заставляла оглядываться и напрягать зрение, но квартира была пуста. «Кто же открыл дверь?» — подумал инспектор, бегло оглядев комнаты: спальню, рабочий кабинет-библиотеку, спортзал, гостиную, кухню. На всякий случай позвал:

— Клим?

Ответил «домовой»:

— Мастера нет дома, но скоро будет. Можете подождать. Если вы голодны — завтрак на кухне.

— Премного благодарен, — ответил Столбов, расслабляясь, и стал знакомиться с апартаментами нейрохирурга более детально. И уже через несколько минут понял, что квартира далеко не стандартная, как показалось вначале.

Каждая ее комната формировалась в определенном стиле, хотя техническое оснащение и было стереотипным, соответствующим веку — с трансформным оборудованием и видеопластическими поверхностями, выдающими по команде инка любой заложенный в программе пейзаж. Гостиная представляла собой горницу в древнерусском стиле — с иконой в солнышке, «красном углу», «полотняными» занавесками на «окнах», с «деревянными» лавками, вышитыми полотенцами и фасадом русской печи. Спальня была обставлена в мавританском стиле с кроватью, скрывающейся за голубой вуалью и балдахином из зеленой «парчи». Кабинет напоминал келью средневекового алхимика, с камином во всю стену, столом с резными гнутыми ножками, с инкрустациями по углам и в центре и огромным креслом, почти троном с искусно вделанными в спинку крыльями орла. Столбов никогда не видел подобного убранства у друзей, разве что в музеях, и пристрастие Мальгина к старине его поразило.

Конечно, на самом деле стол имел вполне современную молектронную начинку, комплекты нейрохирургического инструмента и в любой момент мог превратиться в реанимационную камеру, хотя вряд ли Клим оперировал на дому. Скорее всего стол был ему нужен для исследовательских работ и срочных консилиумов, когда коллеги нуждались в консультации и передавали по видео голографическую копию пациента. «Трон» в действительности был кокон-креслом, связывающим хозяина с сетью институтов, лечебных центров, банков данных и компьютерных баз, а «камин» — игровым и личным киб-интеллектом класса «Знаток» с высокой степенью самостоятельности; такие инки имели только специалисты высочайшей квалификации.

Самое удивительное, что Столбов не сам догадался о начинке предметов домашней утвари хозяина, истина была ему подсказана извне, на пси-уровне (включенный комп?), и это обстоятельство заставляло держаться настороже.

Лишь кухня и спортзал не камуфлировали своего предназначения, представ перед взором гостя во всей красе современного дизайна. Кухня — ничего лишнего: автомат на четыре-восемь персон, блистающий металлом, керамикой и пластиком, встроенный в стену сервант с хрусталем и дивной красоты чайным и кофейным сервизами из почти прозрачного молочно-голубого фарфора, формирующиеся в любом месте стол и стулья. Спортзал — небольшая уютная комната с физическими тренажерами и тренером-инком, превращаемая по желанию в ринг, татами, ковер или индейское ронго. В данный момент видеопласт превратил комнату в тренировочный зал буддийского монастыря, и Столбов, оробев, испытал невольное благоговение.

Подумав, он вернулся в гостиную, потянуло повнимательнее рассмотреть картины на стене и многополочную нишу под узорчатым стеклом, где лежали сувениры и личные вещи хозяина.

Картин было две. Без рамок и украшений, обе висели, не касаясь стены, в нескольких сантиметрах от нее, похожие больше на великолепные топографии неземных пейзажей. Но не способ крепления поразил Столбова и не их толщина — сбоку они сливались в тончайшую линию, не видимую глазом, — а впечатление глубины и жизни. Картины или голографии казались окнами в чужие миры, от них невозможно было отвести взгляд.