Избранные произведения - [5]

   В сем складе надобно, чтоб муза подала

   Высокие слова на низкие дела.

   В эпистолы творцы те речи избирают,

   Какие свойственны тому, что составляют,

   И самая в стихах сих главна красота,

   Чтоб был порядок в них и в слоге чистота.

   Сонет, рондо, баллад[79] ― игранье стихотворно,

   Но должно в них играть разумно и проворно.

   В сонете требуют, чтоб очень чист был склад.

   Рондо ― безделица, таков же и баллад,

   Но пусть их пишет тот, кому они угодны,

   Хоро́ши вымыслы и тамо благородны,

   Состав их хитрая в безделках суета:

   Мне стихотворная приятна простота.

   О песнях нечто мне осталося представить,

   Хоть песнописцев тех никак нельзя исправить,

   Которые, что́ стих, не знают и хотят

   Нечаянно попасть на сладкий песен лад.

   Нечаянно стихи из разума не льются,

   И мысли ясные невежам не даются.

   Коль строки с рифмами ― стихами то зовут.

   Стихи по правилам премудрых муз плывут.

   Слог песен должен быть приятен, прост и ясен,

   Витийств не надобно; он сам собой прекрасен;

   Чтоб ум в нем был сокрыт и говорила страсть;

   Не он над ним большой ― имеет сердце власть.

   Не делай из богинь красавице примера

   И в страсти не вспевай: «Прости, моя Венера,

   Хоть всех собрать богинь, тебя прекрасней нет»,

   Скажи, прощаяся: «Прости теперь, мой свет!

   Не будет дня, чтоб я, не зря очей любезных,

   Не источал из глаз своих потоков слезных.

   Места, свидетели минувших сладких дней,

   Их станут вображать на памяти моей.

   Уж начали меня терзати мысли люты,

   И окончалися приятные минуты.

   Прости в последний раз и помни, как любил».

   Кудряво в горести никто не говорил:

   Когда с возлюбленной любовник расстается,

   Тогда Венера в мысль ему не попадется.

   Ни ударения прямого нет в словах,

   Ни сопряжения малейшего в речах,

   Ни рифм порядочных, ни меры стоп пристойной

   Нет в песне скаредной при мысли недостойной.

   Но что я говорю: при мысли? Да в такой

   Изрядной песенке нет мысли никакой:

   Пустая речь, конец не виден, ни начало;

   Писцы в них бредят всё, что в разум ни попало.

   О чудные творцы, престаньте вздор сплетать!

   Нет славы никакой несмысленно писать.

   Во окончании еще напоминаю

   О разности стихов и речи повторяю:

   Коль хочешь петь стихи, помысли ты сперва,

   К чему твоя, творец, способна голова.

   Не то пой, что тебе противу сил угодно,

   Оставь то для других: пой то, тебе что сродно,

   Когда не льстит тебе всегдашний града шум

   И ненавидит твой лукавства светска ум,

   Приятна жизнь в местах, где к услажденью взора

   И обоняния ликует красна Флора,

   Где чистые струи по камышкам бегут

   И птички сладостно Аврорин всход поют,

   Одною щедрою довольствуясь природой,

   И насыщаются дражайшею свободой.

   Пускай на верх горы взойдет твоя нога

   И око кинет взор в зеленые луга,

   На реки, озера́, в кустарники, в дубровы:

   Вот мысли там тебе по склонности готовы.

   Когда ты мягкосерд и жалостлив рожден

   И ежели притом любовью побежден,

   Пиши элегии, вспевай любовны узы

   Плачевным голосом стенящей де ла Сюзы[80].

   Когда ты рвешься, зря на свете тьму страстей,

   Ступай за Боалом и исправляй людей.

   Смеешься ль, страсти зря, представь мне их примером

   И, представляя их, ступай за Молиером.

   Когда имеешь ты дух гордый, ум летущ

   И вдруг из мысли в мысль стремительно бегущ,

   Оставь идиллию, элегию, сатиру

   И драмы для других: возьми гремящу лиру

   И с пышным Пи́ндаром взлетай до небеси,

   Иль с Ломоносовым[81] глас громкий вознеси:

   Он наших стран Мальгерб, он Пиндару подобен;

   А ты, Штивелиус[82], лишь только врать способен.

   Имея важну мысль, великолепный дух,

   Пронзай вои́нскою трубой вселенной слух:

   Пой Ахиллесов гнев иль, двигнут русской славой,

   Воспой Великого Петра мне под Полтавой.

   Чувствительней всего трагедия сердцам,

   И таковым она вручается творцам,

   Которых может мысль входить в чужие страсти

   И сердце чувствовать других беды, напасти.

   Виргилий брани пел, Овидий воздыхал,

   Гораций громкий глас при лире испускал

   Или, из высоты сходя, страстям ругался,[83]

   В которых римлянин безумно упражнялся.

   Хоть разный взяли путь, однако посмотри,

   Что, сладко пев, они прославились все три.

   Все хвально: драма ли, эклога или ода ―

   Слагай, к чему тебя влечет твоя природа;

   Лишь просвещение писатель дай уму:

   Прекрасный наш язык способен ко всему.

1747

ПРИМЕЧАНИЯ

НА УПОТРЕБЛЕННЫЕ В <…> СТИХОТВОРЦЕВ ИМЕНА

Анакреон, греческий лирик. Жил во время Поликрата, мучителя самосского, за 500 лет до рождества Христова, и был современник Киру, Крезу, Солону и Есопу. Писал оды или, лучше сказать, песни любовные и пьянственные, которые высоко поставляются.

Аристофан, греческий комик, современник Еврипиду, Демосфену и Сократу. Жил за 437 лет до рождества Христова. Плутарх его Менандру предпочитает. Платон, глава академиков, ученик Сократов и учитель Аристотелев, сочинения его много почитал. Сократу и Еврипиду был Аристофан великий неприятель. Из комедий его осталось одиннадцать.

Ариост, феррарец, стихотворец италиянский. Умер июля 13 дня в 1533 году, 69 лет. Сочинил поэму, называемую «Роланд».