Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии - [149]

Кхам Синг оружием слова прогрессивного литератора наносит удар в цель, и огромная общественная значимость его выступлений бесспорна.

Я. Хохлов

Политик

Тени от высоких сосен, мирно дремавшие на проезжей дороге, начинают уползать прочь, а затем съеживаются. Наступает день. Городок, как обычно, являет собой полное запустение. Везде царствует ленивая тишина, редко-редко проедет по дороге какой-нибудь велосипедист. Под навесами домов, покрытых толстым слоем пыли, копошатся их обитатели.

По временам из маленькой харчевни за углом доносятся шум и крики. Однако люди на улице по-прежнему равнодушны и не обращают на это никакого внимания. Всем хорошо известно, что происходит в харчевне. Знают и тех, кто пьянствует там изо дня в день, не дожидаясь праздников. Это известный всему городу лентяй и пропойца Кхэнг, по прозвищу «учитель», и его «ученики». Кроме них, больше некому. Сколько хлопот и беспокойства причиняют эти бездельники жителям городка! Что ни день, они напиваются, а потом горланят песни, дерутся.

Их предводитель — господин Кхэнг — не всегда водился с такой компанией. В прошлом он даже был монахом в большом монастыре.

Приняв постриг, господин Кхэнг быстро пошел в гору и удостоился высокого сана. Он честно служил Будде, вел скромную жизнь и пользовался уважением добропорядочных мирян и благочестивых прихожанок. К тому же он слыл искусным проповедником. Кто знает, если бы Кхэнг и далее прилежно следовал правилам общины Будды, может, он сделался бы настоятелем монастыря, а то и самим патриархом всех буддистов… Однако обстоятельства сложились иначе…

Со временем благочестивые прихожане, а особенно прихожанки, вместо того чтобы славить Будду и укреплять свою веру, принялись без меры восхвалять достоинства «высокочтимого наставника» (то бишь Кхэнга) и возносить ему молитвы, точно всевышнему. Такое святотатство до добра не доводит, недаром в старину говорили: если прихожанки обетов не исполняют, монаху только и остается, что согрешить… Не избежал этой участи и досточтимый наставник Кхэнг.

Среди мирянок, исправно посещавших монастырь, но не для того, чтобы слушать сутры, была одна вдова. Все звали ее матушка Ванинг. Увы, наш добродетельный учитель не устоял перед соблазном: очень скоро Кхэнг покинул монастырь и поселился в доме матушки Ванинг. Они зажили как муж и жена, это уж известно всем доподлинно… Так благополучно и в полном согласии прожили они довольно долго, но, хотя матушка Ванинг, как говорится, не собиралась покидать этот мир, все же болезнь и немощь сделали свое дело…

Смерть матушки Ванинг подействовала на бывшего монаха удручающе: он долго тосковал и оставался неутешен. А потом попробовал залить тоску вином. День за днем он напивался и чем больше пьянел, тем сильнее печалился. Многие даже видели, как господин Кхэнг шел по улице и горько плакал.

Матушка Ванинг была довольно состоятельна. В молодости она ссужала деньги под проценты, и у нее скопился порядочный капиталец: на выпивку бывшему проповеднику хватало с лихвой. К тому же в последнее время к нему стали наведываться приятели. С ними он подружился еще в молодые годы, до пострига. Это были два бездельника, которых все звали Старина Кхуан и Старина Куй. Вот так господин Кхэнг, когда-то достойный член буддийской общины, и превратился в предводителя местных лентяев и пьяниц. «Монах чем дальше, тем больше забывает свой долг!» — говорили в городке.

Как-то рано утром трое приятелей, промочив горло прозрачной рисовой водкой, весело болтали и шутили в харчевне. Шум заметно усилился, когда к компании присоединился Старина Кэ, курьер городского управления.

— Учитель, в городе обстановка тревожная! — проговорил Старина Кэ, подсаживаясь к столу. — Вы разве не слышали? Их превосходительства Пибун и Пхао[144] скрылись в неизвестном направлении!

Все трое повернулись к вновь прибывшему и в упор уставились на него.

— Пустое дело… Как всегда, много шуму из-за ерунды! — пробормотал наконец Старина Куй. — Я знаю, что это такое… На выборах наши горлопаны еще кричали… Как бишь это называется, учитель? Кратия какая-то!.. Ну, помните? — повернулся он к господину Кхэнгу.

— Да не кратия, а демократия, дурень! — строго ответил тот. — И все это чепуха! При чем тут демократия? Просто государственный переворот[145]. Таких уже было немало! — Начав разглагольствовать, Кхэнг уже не мог уняться. — А ты, тупая скотина, не знаешь — так и не говори! Я-то, хвала Будде, соображаю, что к чему… В прошлый раз, когда выбирали народных депутатов[146], сам начальник уезда — да что там начальник уезда! — сам губернатор мне кланялся… И не один раз! Только чтобы я за них голосовал и бюллетень опустил!

— Ну, понятное дело, — вмешался Старина Кхуан, — мы ведь с учителем тогда крепко прижали здешних избирателей! Они и пикнуть не смели… Так ты говоришь, опять станут выбирать этих представителей?

Старина Кхуан заметно воодушевился. Старина Куй стукнул по столу чашкой и энергично закивал:

— Конечно, все будем выбирать! Я уже слышал, как эти, из городского управления, спорили до хрипоты… А чего там долго разговаривать? Припугнуть городских — и все в порядке!