Избранные произведения - [161]

Шрифт
Интервал

— Знаете что? — сказал он. — Я иду ужинать. Хотите составить мне компанию?

— Не смогу; прошу меня извинить, — ответил я.

— Не принимаю никаких извинений; вообразите, что я — полковник и говорю вам: «Малыш, пошли ужинать!»

— Но дело в том, что я жду…

— Никого вы не ждете!

Подобный диалог стал уже порождать шепотки вокруг нас с капитаном. Ввиду такого настойчивого гостеприимства я счел разумным принять приглашение, чтоб не продолжать спор на публике и не вызвать еще более резкой ее реакции.

Мы вышли вместе.

— Для такого юнца, как вы, — сказал капитан, — время ужина, конечно, еще не настало; но я старик и к тому ж военный.

Я не откликнулся на эту реплику.

По правде сказать, я не стремился досмотреть спектакль. Единственное, к чему я стремился, — это как-то убить время. И хотя капитан не внушал мне особой симпатии, его учтивость по отношению ко мне и то обстоятельство, что он был боевым товарищем моего отца, делали его общество в данный момент приемлемей для меня, чем любое другое.

К этим мыслям прибавилось и то, что жизнь моя в последнее время протекала весьма однообразно, и забава с капитаном Мендонсой могла заполнить хоть одну ее страницу новым содержанием. Я говорю «забава», потому что во взгляде и мимике нового моего знакомца было нечто от эксцентрика и оригинала. А наткнуться на оригинал среди стольких скучных копий, какими переполнена человеческая жизнь, — согласитесь, это ли не удача?

И пошел я, следовательно, ужинать с капитаном, который не умолкал всю дорогу, вырывая из моих уст лишь редкое односложное восклицание.

Через несколько минут мы остановились перед старым и темным домом.

— Войдем, — сказал Мендонса.

— Что это за улица? — спросил я.

— Как, вы не узнаете? Где вы забыли вашу голову?! Это же улица Гуарда-Велья.

— А-а!..

Старик постучал три раза; через несколько секунд дверь заскрипела на своих петлях и мы оказались в сыром и темном коридоре.

— Что ж ты свет не несешь? — спросил Мендонса кого-то невидимого.

— Поторопился.

— Ладно; запри дверь. Дайте мне руку, сеньор Амарал; здесь несколько неудобно, но наверху нам будет лучше.

Я протянул ему руку.

— Что-то вы дрожите, — заметил капитан Мендонса.

Я и правда дрожал; в первый раз за все это время мелькнуло у меня подозрение, что этот якобы друг моего отца на самом деле какой-нибудь мошенник и что я попался в ловушку, как последний дурак.

Но отступать было поздно; малейшее проявление страха ухудшило бы дело. Поэтому я отвечал веселым голосом:

— А вы думаете, что можно не дрожать, входя в такой коридор, который, вы уж извините, словно ведет в самый ад?

— Вы почти угадали, — сказал капитан, увлекая меня вверх по лестнице.

— Почти?

— Да! Это не ад, это чистилище.

Я вздрогнул, услыхав такие слова; вся кровь прихлынула к сердцу, которое бешено забилось. Странная фигура капитана, странный дом, куда мы вошли, — все наполняло меня ужасом. К счастью, мы добрались наконец и вступили в комнату с газовым освещением и меблированную, как любая комната в обычном доме.

Полушутя и больше чтоб сохранить присутствие духа, я сказал с улыбкой:

— Ну что ж, чистилище имеет приятный вид: вместо кипящих котлов — диванчики.

— Мой драгоценный сеньор, — отозвался капитан, пристально глядя мне в глаза, что случилось впервые, ибо взгляд его всегда блуждал где-то, — мой драгоценный сеньор, если вы думаете таким способом вырвать у меня мою тайну, вы глубоко ошибаетесь. Я пригласил вас ужинать. На том и помиритесь.

Я ничего не ответил; слова капитана рассеяли мои подозрения, что он привел меня сюда с недоброй целью, но породили иные: я заподозрил, что капитан не в своем уме, и с этого момента каждая мелочь подтверждала мое новое открытие.

— Мальчик! — позвал капитан и, когда мальчик-негр появился, наказал ему: — Займись ужином; достань вино из ящика номер двадцать пять. Поспеши! Чтоб через четверть часа все было готово.

Слуга пошел исполнять приказание капитана, а последний, обернувшись ко мне, сказал:

— Присядьте и просмотрите какую-нибудь из этих книг. Я пойду переоденусь.

— Вы не вернетесь в театр? — спросил я.

— Нет.

II

Несколько минут спустя мы направились в столовую где-то в глубине дома. Ужин, стоящий на столе, был обилен и заманчив. В центре красовалось великолепное жаркое, поданное в холодном виде; а всякое печево, и сласти, и старое вино в бутылях дополняли трапезу капитана.

— Настоящий пир… — сказал я.

— Куда там!.. Пустяки!.. Обычный ужин!

У стола стояло три стула.

— Садитесь вот сюда, — сказал мне хозяин, указывая на средний, а сам садясь на тот, что был слева от меня. Я понял, что ожидается еще сотрапезник, но ничего не спросил. Да и не понадобилось спрашивать: через несколько секунд отворилась дверь напротив и из нее вышла девушка высокого роста и бледная лицом и, кивнув мне в знак приветствия, села на стул, стоящий справа от меня.

Я встал, и капитан представил меня своей дочери, которая звалась Аугуста.

Сознаюсь, присутствие девушки меня успокоило немного. Не только при мысли, что я не был более вынужден оставаться с глазу на глаз с таким странным человеком, как капитан Мендонса, но еще и потому, что присутствие молодой девушки в этом доме означало, что капитан если и был сумасшедший, как я подозревал, то был, по крайней мере, мирный сумасшедший.


Еще от автора Жуакин Мария Машадо де Ассиз
Записки с того света

Роман Машадо де Ассиза "Записки с того света" — произведение классической бразильской литературы конца XIX века.Герой-покойник Браз Кубас — типичный представитель своей среды — подводит итоги своей бессмысленной и никчемной жизни, обусловленной его принадлежностью к правящей верхушке, поглощенной политическими и светскими интригами. Сквозь циничное бесстрастие героя явственно проглядывает искренняя боль писателя, обеспокоенного судьбой человека и судьбой родины.


Рекомендуем почитать
Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.


Папа-Будда

Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.


Мир сновидений

В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.


Фунес, чудо памяти

Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…


Убийца роз

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Том 11. Благонамеренные речи

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.