Избранные произведения - [145]

— Папа, вы помните, как отводили меня в коллеж? — спросил он с улыбкой.

— Нет, что-то не припоминаю.

— Коллеж находился на площади Лапа; я никак не хотел идти, упирался, а вы подталкивали меня… Да, налейте, сеньор, спасибо.

Он подставил стакан, чтобы я налил ему вина, отпил глоток и продолжал есть. Эскобар тоже всегда низко наклонялся над тарелкой. Иезекиил рассказывал о своей жизни в Европе, об ученье, особенно об археологии, — она была его страстью, — и рассуждал о древнем Египте, не путаясь в хронологии. Он унаследовал от отца способность к арифметике. Хоть я и свыкся с мыслью, что он сын другого, но воскрешение Эскобара не радовало меня. Иногда я закрывал глаза, не желая видеть ни жестов мальчика, ни его самого; но интонация его голоса и смех живо напоминали моего приятеля по семинарии.

Ничего не оставалось, как стать ему истинным отцом. Мне в голову не пришло, что ему могла попасться на глаза фотография Эскобара, которую Капиту по неосторожности оставила у себя, да это и не имело значения. Иезекиил ни о чем не подозревал. Будь жив Жозе Диас, он непременно сказал бы, что Иезекиил похож на меня, как две капли воды. Тетушка Жустина хотела увидеть юношу, она была больна и попросила привести его. Я хорошо знал свою родственницу. Должно быть, ей не терпелось проверить, увеличилось ли в юноше сходство, подмеченное ею в мальчике. Но я лишил тетушку этой последней радости.

— Она очень плоха, — заметил я Иезекиилу, — и малейшее волнение может стоить ей жизни. Мы навестим тетушку позже, когда ей станет лучше.

Но смерть унесла тетушку Жустину через несколько дней. Она почиет в боге или как там говорят. Иезекиил увидел ее в гробу и не узнал; да и не мудрено — годы и смерть сильно изменили донью Жустину. По дороге на кладбище юноша узнавал знакомые места: башню, набережную Глория. Часто он возвращался домой в конце дня и рассказывал, какие дома или улицы ему вспомнились еще. Его удивляло, что многие дома остались все такими же, словно дома умирают, не дожив до старости.

Месяцев через шесть Иезекиил поделился со мной планами о путешествии с научными целями в Грецию, Египет и Палестину, он договорился о нем с друзьями.

— Какого пола? — спросил я, смеясь.

Он смущенно улыбнулся и ответил, что женщинам, — существам, приверженным моде и сегодняшнему дню, — никогда не понять поэтичности развалин тысячелетней давности. Он отправится в путь с двумя товарищами по университету. Я обещал помочь ему и тут же выдал деньги на предварительные расходы, а про себя подумал: «Мне приходится расплачиваться за любовные похождения Эскобара, финансируя археологические экспедиции его сына; лучше бы мальчик погиб от проказы…» Когда эта мысль промелькнула у меня в голове, я почувствовал себя просто чудовищем и, схватив Иезекиила в объятия, хотел прижать его к сердцу, но сдержался. Я ласково взглянул на него, будто он и вправду был моим собственным сыном, а он в ответ посмотрел на меня благодарно и нежно.

Глава CXLVI И БЕЗ ПРОКАЗЫ

Иезекиил не погиб от проказы, но и без нее в Старом и Новом Свете немало болезней. Одиннадцать месяцев спустя Иезекиил умер от брюшного тифа; похоронили его в окрестностях Иерусалима два товарища по университету, они же воздвигли на могиле каменную плиту с надписью на греческом языке из книги пророка Иезекииля; «Ты совершен был в путях твоих». Друзья его прислали мне оба текста — и греческий и латинский, — зарисовку могилы, отчет о расходах и оставшиеся деньги; я бы заплатил втрое больше, лишь бы никогда больше не видеть Иезекиила.

Проверив текст по Библии, я обнаружил, что он точен, но там оказалось продолжение: «Ты совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего». Тогда я подумал: «Когда же был сотворен Иезекииль»? Ответа не последовало. Еще одна тайна прибавилась ко всем тайнам мира. Однако я пообедал с аппетитом и вечером отправился в театр.

Глава CXLVII РЕТРОСПЕКТИВНАЯ ВЫСТАВКА

Ты уже знаешь, читатель, что душа моя, как бы она ни была истерзана, не увяла, словно одинокий бледный цветок. Я жил в свое удовольствие и не ощущал недостатка в подругах, утешавших меня в потере любимой… Правда, это были мимолетные увлечения. Женщины быстро оставляли меня. Так лица, посетившие ретроспективную выставку, торопятся уйти, говоря, что они устали или что освещение изменилось. Только одна из посетительниц приезжала в карете с ливрейным лакеем. Остальные скромно приходили пешком, «calcante pede», а если лил дождь, я отправлялся на площадь за извозчиком и с церемониями и различными напутствиями усаживал их в экипаж.

— Ты взяла каталог?

— Взяла; до завтра.

— До завтра.

Но они больше не возвращались. Напрасно я ждал их у дверей, смотрел на часы, — никого. Тогда, если появлялась новая гостья, я брал ее под руку, вводил в дом, показывал ей пейзажи, исторические и жанровые картины, акварели, пастель, гуашь, но вскоре посетительнице становилось скучно, и она тоже уходила прочь с каталогом в руке…

Глава CXLVIII НУ ВОТ И ВСЕ

Так почему же ни одна из прелестниц не изгладила из моего сердца первую любовь? Возможно, потому, что ни у одной из них не было глаз, похожих на морскую волну, манящих и лживых, как у цыганки? Но не в этом суть. Главное, нам осталось выяснить, была ли Капиту с улицы Матакавалос та же, что и на улице Глория, или она изменилась по какой-то случайности. Иисус, сын Сирахов, знай он о моих приступах ревности, ответил бы мне словами из Книги Премудрости (глава IX, стих I): «Не будь ревнив к жене сердца твоего и не подавай ей дурного урока против тебя самого». Но, по-моему, дело не в этом, и, наверное, читатель, ты согласишься со мной; если ты помнишь Капиту и девочкой и женщиной, тебе должно быть ясно, что одна была заключена в другой, словно орех в скорлупе.