Избранные произведения - [143]

— Я поверяла богу мои горести, — сказала Капиту, вернувшись из церкви, — и поняла, что нам необходимо расстаться; я готова к этому.

Она потупила взор, явно ожидая возражения или протеста с моей стороны. Она рассчитывала на мою слабость или неуверенность в отцовстве Эскобара, но ошиблась. Должно быть, новые и сильные переживания сделали меня другим человеком. Правда, это не сразу стало заметно. Я ответил, что подумаю и сообщу ей о своем решении. В действительности все уже было обдумано и решено.

Мне пришли на ум слова покойного Гуржела, показывавшего мне портрет своей жены, похожей на Капиту. Наверное, ты помнишь их, читатель; а если нет, то просмотри главу, где о них говорится, я забыл ее номер — она не длинная. Речь в ней идет о том, что встречаются удивительные сходства… С тех пор, оставаясь один в кабинете, я постоянно размышлял о Иезекииле, и черты его лица помогали мне разгадывать непонятые черты Эскобара. Я по-новому истолковывал всплывавшие в памяти случаи, встречи, отдельные слова, на которые прежде по слепоте своей не обращал ни малейшего внимания. Я припоминал, как застал Капиту и Эскобара вдвоем, как смеялся над их секретами, как она проговорилась во сне… Я был ошеломлен — куда же смотрела моя ревность? Почему я не задушил их в тот день, когда любовался двумя ласточками, сидящими на телеграфном проводе, а у меня за спиной другие птички обменивались нежными взглядами; стоило мне отвернуться от окна, как они тотчас отводили глаза друг от друга и весело болтали со мной. Рассказ о ласточках привел их в восхищение; правда, Эскобар заявил, что предпочел бы этих ласточек жареными. «Я никогда не ел ласточкиных гнезд, но, вероятно, они вкусные, раз китайцы выдумали такое кушание!» Мы с ним заговорили о китайцах, перешли на классиков, писавших о них, а Капиту, сославшись на скуку, удалилась к себе. Я отчетливо вспомнил все это, а тогда ничего не заметил.

Глава CXLI РЕШЕНИЕ

Вот как мы поступили. Собрались и поехали в Европу, но не для развлечения или осмотра достопримечательностей. Ни новшества, ни древности нас не интересовали. Остановились мы в Швейцарии. Иезекиила отдали в местную школу. Родному языку его должна была обучать учительница из Рио-Гранде, приглашенная в качестве компаньонки для Капиту. Устроив таким образом свою жизнь, я вернулся в Бразилию.

Месяца через два Капиту начала писать мне письма, я отвечал ей холодно и кратко. Ее письма были смиренные, беззлобные, скорее даже ласковые и полные тоски; она просила меня повидаться с ней. Через год я побывал в Европе, не заехав к ним, на следующий год повторилась та же история. Когда я возвращался домой, люди, помнившие Капиту, справлялись о ней, и я отвечал, как будто вчера с ней расстался; ведь и путешествия мои предпринимались с целью создать такое впечатление и обмануть общественное мнение. Наконец…

Глава CXLII СВЯТАЯ

Разумеется, Жозе Диас рад был бы сопровождать меня в Европу, но он не мог покинуть дядю Косме, ставшего совсем беспомощным, да и мою мать, которая сильно состарилась. Он и сам постарел, хотя держался прямо. Всякий раз, как он приходил на пароход провожать меня, приживал вел себя необычайно трогательно, говорил ласковые слова, махал платком, вытирал слезы. Однажды он не стал подниматься на корабль.

— Пойдемте…

— Не могу.

— Вам страшно?

— Нет, просто не могу. Простимся на всякий случай, Бентиньо, кто знает, увидимся ли мы еще; боюсь, что я скоро отправлюсь в другую Европу, навсегда…

Однако моя мать покинула этот мир раньше него. Есть на кладбище Сан-Жоан-Батиста безымянная могила с лаконичной надписью: «Святая». Там покоится моя мать. Мне с трудом удалось отстоять эту надпись. Скульптор ее одобрил, кладбищенское начальство обратилось за советом к местному викарию; тот укоризненно заметил, что место святых на небе или в алтаре.

— Но, простите, — возразил я, — никто не утверждает, что в этой могиле покоится канонизированная святая. Мне хотелось дать точное определение добродетелям, которыми покойная обладала при жизни. И, чтя ее скромность, я решил не указывать имени.

— Но позвольте, имя, родственники, дата…

— Кому понадобятся все эти родственники, даты, имена после моей смерти?

— Вы хотите сказать, что покойница была святая женщина, не так ли?

— Совершенно верно. Если бы протонотарий Кабрал не скончался, он подтвердил бы мои слова.

— Я не сомневаюсь в их справедливости, меня смущает сама форма. Значит, вы знали протонотария?

— Да. Он был образцовый священник.

— Хороший канонист, великолепный знаток латыни, набожный и сердечный пастырь, — подхватил викарий.

— В нем скрывались и задатки светского человека, — сказал я, — у нас дома часто говорили, что он незаменимый партнер в триктрак…

— Он обладал великим даром! — вздохнул священник. — Даром мастера!

— Но вернемся к надписи…

— Раз вы объяснили мне ее смысл, пусть будет так, как вы хотите, сеньор, при условии…

Жозе Диаса, присутствовавшего при наших переговорах, раздражала эта торговля. Оставшись наедине со мной, он назвал викария придирой. Впрочем, ему простительно, заметил приживал, — он ведь не знал доньи Глории, как и остальные.