Избранные произведения - [16]

И первый в жизни! Тем, кто умирает,

Нельзя в благодеянье отказать.

Полуугасший, похвалиться этим

Я не смогу: навеки мне уста

Замкнет рука чужая», — молвил он,

Вздохнул и к обожаемой деснице

Холодные уста с мольбой прижал.

В сомненьях, в размышленьях пребывала

Красавица, вперив свой взгляд, сиявший

Очарованьями, в глаза, где слезы

Последние блестели. Волю друга

Презреть и омрачить еще сильней

Печальное прощание отказом

Ей сердце не позволило, и в нем

К знакомому ей жару состраданье

Верх взяло. И небесное лицо,

Желанные уста — предмет мечтаний

И вздохов в продолженье стольких лет —

Приблизила она к лицу его,

Поблекшему в борении со смертью,

И поцелуев множество, исполнясь

Сочувствия и жалости высокой,

На судорожно стиснутых губах

Влюбленного она запечатлела.

Что ты узнал тогда? Очам твоим

Какими показались жизнь и смерть,

Консальво уходящий? Осторожно

Возлюбленной Эльвиры руку он

На сердце положив свое, что билось

Последними ударами любви

И смерти, молвил: «О моя Эльвира,

Я на земле еще! Я знаю: эти

Уста — твои, твою сжимаю руку!

Мне кажется виденьем это, бредом,

Невероятным сном. Сколь многим я

Обязан смерти. Не была, я знаю,

Эльвира, тайною моя любовь

Ни для тебя, ни для других — не скрыть

На свете истинной любви. В поступках,

В глазах, в лице смущенном проявлялась

Она — но не в словах. И навсегда

Безмолвным бы осталось это чувство

Огромное, всевластное, когда бы

Отваги смерть ему не придала.

Теперь я встречу смерть, судьбой довольный

И не горюя больше, что однажды

Открыл глаза на свет. Я жил не зря,

Коль было суждено моим губам

Коснуться этих губ. Считаю даже

Счастливым свой удел. На свете есть

Две вещи высшие: любовь и смерть.

К одной меня приводят небеса

Во цвете лет моих; другой я счастлив

Довольно. Ах, когда бы только раз,

Один лишь раз любовь ты подарила,

Спокойную и долгую, — в тот миг

По-новому взглянул бы я на землю

И раем бы казалась мне она.

С утешенным бы сердцем я страдал

До старости ужасной, ибо мне,

Чтоб выдержать ее, довольно было б

Тот миг припомнить и сказать: я был

Счастливей всех счастливых. Но настолько

Блаженным быть не даст вовеки небо

Земному существу. Любовь и радость

Соединить не можем мы. И все же

Под пытки палача, под бич, на дыбу

Я полетел бы из твоих объятий

И в бездну вечной казни бы спустился.

Эльвира! И счастливей и блаженней

Бессмертных будет тот, кого улыбкой

Любви ты одаришь! Счастливец, кто

Кровь за тебя прольет и жизнь отдаст!

Дозволено, дозволено живому,

И не во сне, как я, бывало, думал,

Дозволено вкусить при жизни счастье.

Узнал я это в день, когда взглянул

Бесстрашно на тебя. Пусть из-за смерти

Случилось так. И все же этот день,

Жестокий день, средь горестей моих,

Не проклял я ни разу в сердце стойком.

А ты живи и дальше, украшая

Мир обликом своим, моя Эльвира.

Никто, как я, любить тебя не будет.

Второй такой любви не быть. Как долго

Консальво бедный призывал тебя,

И плакал, и стенал! Как я бледнел,

Как стыла грудь при имени Эльвиры;

Как я дрожал всегда, на твой порог

Ступив, заслышав ангельский твой голос,

Чело твое увидев, — я, который

Встречаю смерть бестрепетно. Уходят

Из слов любви дыхание и жизнь.

Прошла пора, мне этот день не вспомнить.

Прощай, Эльвира! Вместе с искрой жизни

Из сердца исчезает наконец

Любимый образ твой. Прощай.

И если Не тяготилась ты моей любовью,

То вслед моим носилкам погребальным,

Завидев завтра их, пошли свой вздох».

Он смолк; и вскоре дух его покинул;

И до заката солнца этот первый

Счастливый день угас в его очах.

Перевод А. Наймана

К МОЕЙ ДОННЕ [42]

Ты, красота, внушаешь

Издалека любовь: твой образ зыбко

То входит в сон, то сердце потрясаешь,

Божественная тень,

Ты в час, когда блестит

В полях природы утренней улыбка;

Невинностью дыша,

Не ты ль блаженство веку золотому

Дала? Паришь ли, легкая душа,

Над миром, иль тебя скрывает рок

Скупой затем, что в будущем твой срок?

Нет у меня надежды

Узреть тебя живой когда-нибудь.

Ни даже в миг, когда в пустынной мгле

К приюту вечному проложит путь

Мой дух. Лишь занимался

Мой день, повит туманом,—

Я знал уже, что по нагой земле

Бредешь ты. И нигде

Тебе подобных нет. Лицом и станом,

Походкой, речью сходные с тобой

Не повторят прекрасный образ твой.

Средь горестей, что людям

Отпущены судьбой,

Когда бы кто-то встретился с тобой,

С той, что рисует мысленный мой взор,

О, сколь он был бы счастлив.

Из-за любви твоей до этих пор

И я б стремленьем к доблести и славе

Был одержим, как в пору юных лет.

Страданьям нашим утешенья нет;

Но стала бы с тобою жизнь земная

Подобьем светлым рая.

В долинах, где, звеня,

С утра блуждает песня земледельца,

Где я порой сижу

И сетую, что юный сон меня

Покинул; на холмах, где я бужу,

В слезах, воспоминанья об утрате

Желаний и надежд, — одною думой

Мой трепет пробужден: о, если б мог я,

Хоть грезя, сохранить в наш век угрюмый

Твой образ! — коль отняли существо,

Мне хороша и видимость его.

Бессмертная идея[43],

Коль чувственною формой

Пренебрегаешь, не желая пасть

На Землю из обители нетленной

И знать страданья власть;

Иль средь миров бесчисленных Вселенной

Избрала для себя прекрасней мир,

Светящую нежней звезду близ Солнца,

И там вдыхаешь ласковый эфир,—

Прими с Земли, на муки обреченной,

Гимн, что поет неведомый влюбленный.

Перевод А. Наймана