Избранные произведения - [10]

И льются слезы… С ними жаль расстаться,

Так хороши и сладки эти слезы,

Так верится в несбыточные грезы.

Одной тебе, мой ангел, слезы эти,

Одной тебе… О, верь, ничто на свете

Не выжмет слез из глаз моих иное…

Пускай любви, пускай я воли жажду,

В спокойствие закован ледяное,

Внутри себя я радуюсь и стражду,

Но образ твой с очами голубыми

Встречаю я рыданьями глухими.

«То летняя ночь, июньская ночь была…»

То летняя ночь, июньская ночь была,

Когда они оба под старыми липами бродили —

Казенная спутница страсти по небу плыла

Луна неизбежная… Тихо листы говорили —

Всё было как следует, так, как ведется всегда,

Они только оба о вздоре болтали тогда.

Две тени большие, две тени по старой стене

За ними бежали и тесно друг с другом сливались.

И эти две тени большие — молчали оне,

Но, видно затем, что давно уж друг другу сказались;

И чуть ли две тени большие в таинственный миг

Не счастливей были, умней быть ли не были их.

Был вечер тяжелый и душный… и вьюга в окно

Стучала печально… в гостинной свеча нагорела —

Всё было так скучно, всё было так кстати темно —

Лицо ее ярким румянцем болезни алело;

Он был, как всегда, и насмешлив, и холодно зол,

Зевая, взял шляпу, зевая, с обычным поклоном ушел.

И только… Он ей не сказал на разлуку прости,

Комедией глупой не стал добиваться признанья,

И память неконченной драмы унес он в груди…

Он право хотел сохранить на хулу и роптанье —

И долго, и глупо он тешился праздной хулой,

Пока над ним тешился лучше и проще другой.

«Есть старая песня, печальная песня одна…»

Есть старая песня, печальная песня одна,

И под сводом небесным давно раздается она.

И глупая старая песня — она надоела давно,

В той песне печальной поется всегда про одно.

Про то, как любили друг друга — человек и жена,

Про то, как покорно ему предавалась она.

Как часто дышала она тяжело-горячо,

Головою склоняяся тихо к нему на плечо.

И как божий мир им широк представлялся вдвоем,

И как трудно им было расстаться потом.

Как ему говорили: «Пускай тебя любит она —

Вы не пара друг другу», а ей: «Ты чужая жена!»

И как умирал он вдали изнурен, одинок,

А она изнывала, как сорванный с корня цветок.

Ту глупую песню я знаю давно наизусть,

Но — услышу ее — на душе безысходная грусть.

Та песня — всё к тем же несется она небесам,

Под которыми весело-любо свистать соловьям,

Под которыми слышан страстный шепот листов

И к которым восходят испаренья цветов.

И доколе та песня под сводом звучит голубым,

Благородной душе не склониться во прахе пред ним.

Но, высоко поднявши чело, на вражду, на борьбу,

Видно, звать ей надменно всегда лиходейку-судьбу.

«Старинные, мучительные сны…»

Старинные, мучительные сны!

Как стук сверчка, иль визг пилы железной,

Как дребезжанье порванной струны,

Как плач и вой о мертвом бесполезный,

Мне тягостны мучительные сны.

Зачем они так дерзко-неотвязны,

Как ночи финские с их гнойной белизной, —

Зачем они терзают грудь тоской?

Зачем безумны, мутны и бессвязны,

Лишь прожитым они полны —

Те старые болезненные сны?

И от души чего теперь им надо?

Им — совести бичам и выходцам из ада,

Со дна души подъявшимся змеям?

Иль больше нечего сосать им жадно там?

Иль жив доселе коршун Прометея,

Не разрешен с Зевесом старый спор,

И человек, рассеять дым не смея,

Привык лишь проклинать свой страшный приговор?

Или за миром призрачных явлений,

Нам тщетно суждено, бесплодно жизнь губя,

Искать себя, искать тебя,

О разрушения зиждительного гений?

Пора, пора тебе, о демон мировой,

Разбить последние оплоты

И кончить весь расчет с дряхлеющей землей…

Уже совершены подземные работы,

Основы сущего подкопаны давно…

Давно создание творцом осуждено,

Чего ж ты ждешь еще?…

1846, июль

К*** («Ты веришь в правду и в закон…»)

Ты веришь в правду и в закон,

Скажи мне не шутя?

— «Дитя мое, любовь — закон,

И правда — то, что я влюблен

В тебя, мое дитя».

— «Но в благородные мечты

Ты веришь или нет?»

— «Мой друг, ты лучше, чем мечты, —

Что благородней красоты?

В тебе самой ответ!»

— «Хотя в добро бы иль хотя б

В свободу верил ты?»

— «К чему, дитя мое? Тогда б

Я не был счастлив, не был раб

Любви и красоты».

— «Хотя бы в вечную любовь

Ты верить, милый, мог?»

— «Дитя мое! волна — любовь,

Волна с волной сойдется ль вновь —

То знает только бог!»

— «Ну, если так — то верь хоть в страсть,

Предайся ей вполне!»

— «Тебе ль не знать, что верю в страсть?

Но я, храня рассудка власть,

Блаженствую вдвойне!»

Август 1846

Артистке

Когда, как женщина, тиха

И величава, как царица,

Ты предстоишь рабам греха,

Искусства девственного жрица,

Как изваянье холодна,

Как изваянье, ты прекрасна,

Твое чело — спокойно-ясно;

Богов служенью ты верна.

Тогда тебе ненужны дани

Вперед заказанных цветов,

И выше ты рукоплесканий

Толпы упившихся рабов.

Когда ж и их восторг казенный

Расшевелит на грубый взрыв

Твой шепот, страстью вдохновленный,

Твой лихорадочный порыв,

Мне тяжело, мне слишком гадко,

Что эта страсти простота,

Что эта сердца лихорадка

И псами храма понята.

Октябрь 1846

«С тайною тоскою…»

С тайною тоскою,

Смертною тоскою,

Я перед тобою,

Светлый ангел мой.

Пусть сияет счастье

Мне в очах твоих,

Полых сладострастья,

Томно-голубых.

Пусть душою тону я

В этой влаге глаз,

Всё же я тоскую

За обоих нас.

Пусть журчит струею

Детский лепет твой,

В грудь мою тоскою