Избранные произведения - [104]

Шилохвостов весело захохотал: этот лад речи был ему по вкусу. Он затянулся трубкой, прихлебнул чаю, перекинулся назад в кресла и, устремя с улыбкой глаза на Павлушу, сказал:

- Что правда, то правда; да уж и вы мне хороши; я, брат, себя не жалею, и сам браню себя, и другим не заказываю; да уж зато позволь попенять путем и тебе: я таких чудаков, признаться, не видал и во сне.

- Ну что же? - отвечал Игривый. - Будем удивляться друг другу - больше нечего делать.

- Послушай, модник, - продолжал тот, - я тебе не шутя сделаю еще одно предложение. Чтоб совесть тебя не мучила, коли ты больно совестлив, так дело можно бы обделать хорошо так, что были бы и волки сыты и овцы целы...

- Я покуда еще тебя не понимаю, - сказал Игривый равнодушно, - но, признаться, добра не чаю от кудреватой речи твоей; не лучше ли тебе на всякий случай наперед обдумать то, о чем хочешь говорить, или уж просто промолчать?

- Да нужно, братец, сделай милость, полно дурачиться; выслушай меня спокойно да подумай после сам. Вот что, - продолжал он с небольшим, скрытным смущением, наклонившись вперед к собеседнику и положив оба локтя на стол, - я, братец, ей-богу, влюблен в Ивана Онуфриевича...

- Влюблен в Ивана Онуфриевича! - перебил Игривый и захохотал от души. - Ну что же? Мне сватать его за тебя, что ли?

- Э, братец! Да хоть не перебивай, дай договорить: я не шучу, ей-ей. Я говорю, что я влюбился в Ивана Онуфриевича Машу... Что бы тебе посвататься? Ведь за тебя отдадут ее обеими руками...

- А за тебя разве не отдадут?

- Да полно же, сделай милость; ведь я говорю дело: женись, а там разменяемся; вот и квиты!

- Ах ты голова-головушка моя! - сказал Игривый, покачав сам головою. Нет, брат, я вижу, что ты все еще льстишь себе, когда честишь самого себя и так и этак...

- А что?

- Да так, больше ничего...

- Ну, Павлуша, послушай же, не дурачься... Ну. сделай милость, не дурачься! Ну, ругай меня! Что ж? Я сам все это знаю: ну, пьяница; ну, буян; ну, картежник, мот, негодяй; ну, подлец, одним словом... Женись, Павлуша, послушайся хоть раз в жизни моего братского совета! Ну что же ты так глаза на меня уставил? Я этого не люблю. Что ты смотришь так, о чем думаешь, скажи!

- Да я думаю, что бы такое придумать, какого рода мерзость, перед которою бы ты запнулся?

- Правда, братец, ей-богу правда; только не вор я, вот что!.. Нет, вор, ей-ей вор! Таки просто украл раз у пьяного сто рублей - каюсь тебе, как на духу, а правда. Но уж зато душегубства нет на моей совести, видит бог, нет.

- Но есть надежда и на это, - продолжал Игривый. - Жену свою ты уморишь, этого не миновать. Шилохвостов призадумался было, а потом спросил:

- А ты спасти ее не хочешь?

- Пулю б тебе в лоб, - сказал сурово Игривый, привстав со стула и понизив голос. - Но нет, и это ее не спасет. Ты заел всю жизнь ее, и один только милосердный бог спасет ее там.

Он оставил гостя и вышел один в поле. Шилохвостов никогда не видал его в этом духе; Семен Терентьевич долго глядел за ним вслед, потом посвистал, кивнув головой, и сказал: "Так вот оно куда пошло, ara!" - и уехал домой.

Бедный Игривый мог только смутно размышлять о тяжелом своем положении. Ему казалось, что у него уже недоставало более сил переносить все это; ему опять и нынче, как уже сто раз прежде, приходило в голову бросить все и уехать куда-нибудь подальше, надолго или даже навсегда. Ему казалось, что он здесь сойдет с ума. "Что меня держит? - думал он. - Для чего я здесь сижу и изнываю, как истинный, не баснословный Тантал?"

"А там опять, - думал он, - на кого же я ее покину? Если б она была одна-одинехонька - другое дело: тогда бы она здесь, среди своих крестьян и соседей, могла жить спокойно и беззаботно; но при таких защитниках и покровителях, как муж и брат ее, - нет, при них я отлучиться не могу. Бог укрепит меня; останусь здесь и буду пить горькую чашу эту, капля по капле, до дна. Что мне теперь до себя? Думать и заботиться о себе - мне было бы стыдно: я должен видеть одну только страдалицу свою и жить для нее. Малодушно было бы изменить теперь и себе и ей и покинуть ее преждевременно на жертву этим негодяям".

При таких размышлениях Игривый не успел подумать о том, куда он направил путь свой, как он вступил в небольшую кленовую просадь, которая вела к усадьбе в Подстойном. Он сам улыбнулся этой странности, этой случайности и продолжал медленными шагами путь; приветливо кивала ему из окна русая головка, к которой прижималось белое личико младенца; вежливо и доброхотно встретила его прислуга, суетившаяся на крыльце и в комнатах по поводу укладки чемоданов и снаряжения обоих в дорогу. Игривый прошел прямо к хозяйке дома - по имени, хотя она на деле и была в доме, можно сказать, чужая.

- Добрый вечер, Любовь Ивановна!

- Здравствуйте, мой добрый Павел Алексеевич! Посмотрите-ка на моего Ваню: он первый вас увидел и полез было прямо из окна к дяде Пау.

- А поди-ка сюда, маленький разбойник, поди к дяде Пау! Ну что твои рыбки делают? А посмотри, какого я тебе сейчас жука поймал - вишь какой, с корову, и рог на затылке! Давай-ка, где твоя маленькая тележка, запряжем его!