Избранные поэмы и стихотворения - [2]

— Его стихи сохранились?

— Конечно. Книга, которая называется «Шварце перл»(«Черный жемчуг»). Эта книга обладает большими достоинствами и большими недостатками. Он не чувствовал разницу между великим стихотворением и заурядным. В этой книге есть великие стихи, но есть и малоценные.

— На вас оказали влияние и польские поэты, Норвид и Милош, например.

— Я сейчас скажу об этом. Участники «Юнг Вилне» были не слишком близки между собой. Поди объясни теперь причины! Трудно. Но Лейзер Волф и Шимшон Кахан были моими ближайшими друзьями. Шимшон Кахан был редким человеком. Влюбленным в идишскую литературу. Большим знатоком поэзии, большим эстетом. Он переводил с цыганского на идиш и в самый канун войны подготовил книгу стихов в переводе с цыганского на идиш. Как называлась та книга? Сейчас вспомню. Книга называлась «Голдене поткевес»(«Золотые подковы»). Она сгорела с ним вместе. [Поэт Шимшон Кахан погиб в Понарах в июле 1941 года.]

Залман Рейзен о нем писал, что он превосходный журналист, но его поэтический талант еще сильнее. Они оба были моими лучшими друзьями.

Не хотел бы выглядеть тщеславным, но в Вильне мне было слишком тесно, так я тогда думал. Навыпрашивал я пару грошей, ну то есть моя мама их мне дала из тех денег, что получила от брата из Америки. Она очень в меня верила. Я поехал в Варшаву, не зная там ни души. Думал, что судьба сама куда-нибудь да выведет. Познакомился с Тувимом. Знакомство с ним сыграло решающую роль в моей жизни.

— Вы его любили? Я имею в виду его поэзию?

— Любил, но Лесьмян был мне гораздо ближе. Из поляков именно он был моим поэтом. Гениальный поэт, несомненно. Когда я вернулся в Вильну и рассказал о Лесьмяне, никто там о нем не знал. Тувим был виртуозом языка. Он зарядил поэзию огнем. В известном смысле он перекликался с Пушкиным. Его переводы из пушкинской поэзии лучшие и до сего дня. В 1939 и 1940 годах русские заняли Вильну и заняли часть Польши. Заняли и отдали (имеется в виду Вильнюс, который был передан литовцам), кидались странами, как я в свое время кидался мячиками. Тувим вошел в круг пламенных сторонников советской идеи и сталинизма. Он умер в пятьдесят с чем-то лет. Смерть оказала ему милость… Он поехал куда-то выступать с лекцией и простудился. Его смерть мне не ясна. Смерть вообще неясная штука. И смерть Тувима мне не ясна. У меня о ней разные мысли. Не хочу сейчас об этом говорить. Его большому таланту завидовали. Те, кто не входил в его группу. Его группа — это он, Слонимский и Яструн. Яструн был, так сказать, из второго ряда, он боготворил Тувима. Как поэт он почти не проявил себя. Он был, в основном, переводчиком. Он много переводил из мировой поэзии. В эту группу входил также Слонимский. Вы ведь знаете польскую поэзию, он был хорошим поэтом, я его любил. Он совершил самоубийство в Нью-Йорке, бросился вниз с 30-этажного дома. [Здесь память подводит Суцкевера. Самоубийство в Нью-Йорке на самом деле совершил другой участник основанной Тувимом и Слонимским поэтической группы «Скамандр» — Ян Лехонь (1899–1956), который жил в США с 1940 года. Антоний Слонимский (1895–1976) родился и умер в Варшаве. Поэт, эссеист, переводчик Мечислав Яструн (1903–1983) в группу «Скамандр» не входил.] С Тувимом произошло чудо и произошло несчастье. Чудо в том, что во время своего изгнания он был в Америке, кажется, и там написал большую поэму «Цветы Польши», и именно это — то, что было написано им в изгнании, — это останется. В Польше, он сам это знал, его поезд сошел куда-то с рельс… Как мог Тувим, такой свободный дух, попасть в сталинистские руки? Однако он писал стихи о Сталине, и это была его смерть. Это его убило.

— Я помню его последнее стихотворение после смерти Сталина, написанное в декабре.

— Тувим, который боролся с антисемитами и всякой прочей мерзостью, не боялся никого; Пилсудского не боялся, но испугался графоманов за своей спиной. Тувим умер от несвободы, к которой сам себя принудил. Так думал и его близкий друг, Брандштеттер. Я с ним встречался в Варшаве — кажется, он крестился. Страх перед сталинизмом был большим. Слава Богу, что я его не испытал. И Пушкин никого не боялся, и он умер не своей смертью, и Лермонтов. Смерть мстит величайшим поэтам России. Два года мы с Фрейдкой жили в Москве, но мы были свободны.

— Вы были в то время связаны с Антифашистским комитетом?

— Конечно. Не хочу хвастаться, но не было еще одного подобного случая в истории, чтобы в годы войны послали специальный самолет — как за мной и Фрейдкой. Мы были в Нарочанских лесах, далеко от фронта, окруженные немецкими армиями, и на глазах у нас обоих этот самолет загорелся. Мне это трудно рассказывать… Самолет подбили немцы. Столб огня упал на сарай, к которому мы шли. Сгорело 12 человек. Я думал, что мир закончился для меня вместе Со всеми моими мечтами. Я помню только, что какая-то женщина отвела нас в каменный амбар, чтобы там мы дожидались прибытия другого самолета. Связистка нас успокоила, рассказала, что самолет с людьми сгорел, но у нее есть сообщение, что послали второй самолет. Через пару часов приземлился маленький самолет У-2. Он был такой маленький, что Фрейдку пришлось привязать к моим ногам, чтобы она не выпала. Так, Фрейдка? (