Избранные письма. Том 1 - [30]

Чистые роды.

Зато насколько приятнее добиваться желаемого!

Главная роль — мужская и в твоих тонах, хотя я тебя таким не помню.

Он — купец 45 – 48 лет, разумеется, говорящий вполне литературно. Вся драма — с молодой женой. Рассказывать не хочется, но питаю надежду, что если ты не погонишься за постановочной пьесой, то возьмешь мою с удовольствием. Хотя по быту она и чрезвычайно проста, но попрошу у дирекции две новые обстановки, впрочем, тоже не сложные.

Ну, да свидимся — поговорим.

У вас уж сезон!

{82} Я пишу все время в саду, далеко от дома. Кругом меня тихо, только одна птичурка попискивает. Без этой удивительно поэтичной птичурки мы с Котей не знаем, не чувствуем августа. А август здесь необыкновенный, не хочется думать о Москве.

Странная у вас, т. е. у тебя и Лиды, логика: «Мы не приедем, потому что не едем в Крым». Мы-то и звали вас приехать, потому что думали, что вы не поедете в Крым.

Когда же нибудь да приедете. Вот бы вместе с Сумбатовыми. Увидишь его, скажи, что ждал я от него подробного письма…

До свидания. Обнимаю тебя.

Котя кланяется и проч.

Твой В. Немирович-Данченко

Я даже не знал, что на венке Фальстафа от драматургов такая трогательная надпись[131].

23. Н. К. Михайловскому[132]

1 октября 1895 г. Москва

1 окт. 1895 г.

Гранатный пер., д. Ступишиной

Глубокоуважаемый Николай Константинович! Карышев передал мне Ваше желание получить от меня для «Русского богатства» беллетристическую вещь. Надо ли говорить, что я очень признателен за Ваше внимание? Печататься в Вашем журнале — честь и не для такого писателя, как я. Позвольте же сразу перейти к делу.

Летом я написал повесть[133]. Думал отдать ее в «Русскую мысль»[134] и уже говорил о ней с одним из редакторов, обещая представить для прочтения в октябре. А так как я еще не отдавал ее, то Николай Александрович уговаривает меня предложить повесть Вам. Я очень охотно иду на это. В «Русскую мысль» для будущего года я еще дам рассказ, а появиться в «Русском богатстве» всегда было моей мечтой.

Но прежде чем посылать Вам вещь, мне надо знать, не будете ли Вы против самого сюжета. Поэтому хочу сначала познакомить Вас с содержанием повести.

{83} Она из театрального мира, причем главными персонажами являются не столичные артисты, судьбу которых беллетристы уже не раз эксплуатировали, а маленькие, плохие актеры, составляющие основной контингент провинциальных бродячих трупп, жалкие и голодные, ничтожные не только по умственной и нравственной развитости, но и по своей причастности к театру, переживающие голод (в буквальнейшем смысле слова) и носящие в самих себе причину своего несчастья. До сих пор театральный мир трактовался почти исключительно с точки зрения артистического темперамента, высшего вдохновения и особенного, своеобразного отношения к любви. Поэтому и все романы из этой области носили характер феерично-декоративный. Реального романа из театрального мира я не знаю. Не встречал и правильного освещения театральной жизни. Зная этот мир очень близко, я рискнул написать роман.

Но именно потому, что я его знаю слишком хорошо, в моей вещи много подробностей, которые могут оказаться скучными для среднего читателя. Поэтому-то я еще не показывал своей новой вещи людям. Решил сжать ее до 8 – 9 печатных листов (сейчас около 12), сгустить краски, вообще сделать вещь доступною всякому читателю.

На этой работе и застало меня Ваше предложение. Я взял маленькую труппу в уездном городишке, не лишенную нескольких истинных талантов, и рассказал, каким путем эти 8 – 10 человек доходят до буквального голода. Любовный роман идет само собой. Он несколько щекотлив по положениям, хотя, по моему убеждению, наиболее типичен. Словом, на протяжении этой вещи я старался поставить все главнейшие вопросы духовной жизни этого своеобразного мирка.

Если этот сюжет сам по себе не кажется Вам слишком малоинтересным, то дней через 10 я пришлю Вам повесть. Может быть, Вы будете так добры, что возьметесь решить вопрос о приеме повести для «Русского богатства» возможно скорее, чтоб я не пропустил сроков для «Русской мысли». Пока я еще свободен от всяких обязательств перед этим журналом.

Знаете ли Вы, что из семи-восьми тысяч актеров по крайней мере пять именно таких, о которых я говорил выше?

{84} Теоретически, или вернее сказать публицистически, я касался этих вопросов театра на страницах «Артиста»[135]. Буду ждать Вашего ответа с нетерпением. Глубоко уважающий вас

Вл. Немирович-Данченко

24. А. П. Ленскому[136]

Конец октября – начало ноября (до 11‑го) 1896 г.

Троице-Сергиева лавра

Милый друг!

Ты уже, конечно, знаешь, что я в тихой обители Гефсиманского скита[137]. Как видишь, делаю все, что могу. Бросил Филармонию, Комитет[138], друзей, московский шум и работаю. Даже газет не читаю. Я должен был решиться на такие крутые меры по многим причинам. Чем больше вдумывался в пьесу, тем сильнее убеждался, что я мало подготовлен был с чисто философской точки зрения к «вопросу». Значит, надо было, отбросив лень, пополнить этот пробел, т. е. набрать книг и проштудировать их. Во-вторых, успел бы я кончить пьесу к твоему бенефису, нет ли, — я решил ее кончить теперь же, чтоб она освободила мне дальнейшие месяцы зимы. Ну, и в‑третьих, не терял надежды на постановку в этом же сезоне, т. е. в твой бенефис[139].