Избранные новеллы - [59]
1961
ОЛЕНЬ-УБИЙЦА
Сказать по совести, я вовсе не хотел туда идти. Я заранее мог себе представить, кого там встречу: банкиров, политиков, бизнесменов, военных, ну и несколько журналистов, обязанных порадеть о том, чтобы данное торжество стало достоянием гласности. В ту достопамятную ночь — иными словами, за два месяца до упомянутого торжества — я обговорил с Маурой ситуацию, вернее сказать, обшептал. И мы совместно спланировали небольшую махинацию, которая наверняка сработала бы, не вздумай я по рассеянности надеть не те ботинки, что надо. Я должен был просто-напросто заявиться в Хемхесберг на день раньше, чем положено, а перед виновником торжества сделать вид, будто я перепутал даты. Хадрах клюнул бы на мою спасительную ложь, поскольку с тех пор, как мы с ним знакомы, то есть уже более тридцати лет, я слыву в его глазах неисправимым фантазером. Вдобавок назавтра он едва ли заметит мое отсутствие в рядах торжественной процессии.
Иоганн Вольфганг Хадрах-Зален! Я еще помню, как тогда, по дороге в Хемхесберг, повторял про себя имя супруга Мауры, магически возбуждаемый тяжкой поступью хорея. Зален — фамилию жены он присовокупил к своей лишь основав собственное кредитно-финансовое учреждение, короче говоря, через несколько лет после окончания войны. Соединение собственной фамилии с фамилией жены показалось мне донельзя странным, покуда Маура не просветила меня на этот счет.
Хадрах вернулся домой сразу после конца войны. Будучи профессиональным финансистом, он пересидел смутные времена на востоке, в высоких управленческих структурах, да-да, он именно так их и называл: «смутные времена». А людей, которые были причиной этих времен, он называл не иначе, как «кровавые дилетанты» или, если уж очень заведется, «идиоты», «психопаты», а то и «возведенные судьбой на престол деревенские дурачки». Тот, кому доводилось внимать одному из его нечастых выпадов против ниспровергнутой самим мировым духом власти коричневых демонов, слышал, затаив дыхание и к своему великому удивлению, что зубы в адской пасти минувших лет возникали сплошь из грубых ошибок, а отнюдь не из преступлений, из глупостей, а не из злодеяний, при виде которых умолкает дух, боясь грозящего безумия.
Мы с Маурой сообща пришли тогда к выводу, что Хадрах рассматривает понятия власть и политика, хозяйство и война как высшую, последнюю инстанцию, из рук которой человечество должно смиренно принять свою судьбу. Нет, Хадрах отнюдь не был приверженцем «возведенных на престол деревенских дурачков», он веровал в Гегеля и жутковатую теорию последнего о гармонии, которая в треске костей колесуемых миллионов видит лишь диссонанс, каковой при посредстве мирового разума легко преобразуется в гармонию.
В первые же дни после того, как Хадрах вернулся к жене и детям, он принялся безостановочно писать письма, причем, как заверила меня Маура, преимущественно тем знакомым, которых во время войны и в предшествующие ей годы приветствовал весьма сдержанно и лишь издали. Отец Мауры тоже принадлежал к числу людей, которых решительная и безмерная осторожность Хадраха не подпускала на близкое расстояние. И когда старый Зален тем временем из-за некоего высказывания, которое в свойственном Хадраху стиле было обозначено как вполне «идиотское», навсегда исчез под надзор полиции, зятю его, Хадраху, это послужило убедительным доказательством того, как правильно он поступал, ни разу не приняв у себя в доме и не обменявшись ни единым письмом с этим «хоть и в высшей степени достойным, но безответственным и преступно неосторожным стариком». А тут, представьте себе, буквально за ночь имя доктора Залена, «этого изумительного и отважного человека», в формулировке Хадраха вновь засияло словно звезда среди грязной всеобщей тьмы.
Спустя полтора года, когда скончалась мать Мауры, а мебель и прочие детали обстановки Залена отправились в путь из Берлина на Запад, в дом зятя прибыл и второй подарок «этого изумительного человека». Распаковывая багаж, Маура разбила старинную, очень большую вазу для крюшона. И покуда Маура плакала — перед ее взором вдруг встали присущие отцу осторожные движения разливальной ложкой в темном, глубоком, издающем тихий звон чреве зеленого стекла, — итак, покуда она плакала, взгляд ее упал на Хадраха, и она заметила, как он склонился над осколками и потом снова выпрямился, набрав полные руки пестрых бумажек, потом снова склонился, на сей раз уже быстрей, просмотрел бумаги, покрутил их в руках и неожиданно испустил вздох — можно даже сказать, вздох, исполненный благочестия, как заверяла меня потом Маура. Поначалу она вообще ничего не поняла: ни того, что говорил ее муж, ни того, что означали эти пестрые, покрытые четкой печатью бумаги, которыми была набита ваза. Даже услышав, как губы Хадраха — а, по ее словам, они дрожали во время объяснения — сообщили, что это акции — множество акций крупных и крупнейших немецких фирм — даже иностранных, — ей все еще было непонятно, с какой стати взрослый человек опускается на колени между черепками вазы и, поднося к глазам один листок за другим, приходит в такое возбуждение. Когда Маура благодаря все более радостным восклицаниям Хадраха наконец поняла, что, разбив эту старомодную, по украшениям, судя вообще мещанскую посудину, она волшебным образом вывалила на паркет их столовой огромное богатство, она спросила: «Но Ганс Вольфганг, кому это все, собственно, принадлежит?» Хадрах в ответ на ее вопрос только вытаращил глаза — как злой хищник, у которого хотят вырвать из пасти добычу. Маура же в своей непоколебимой манере заметила, что ее отец, практикующий врач в северной части Берлина, едва ли мог обладать столь объемистыми запасами ценных бумаг. Хадрах, однако, вместо того, чтобы ответить, набил полные карманы пачками пестрых бумаг, наружные карманы, внутренние карманы, и постепенно, весьма тощий в ту пору, он приобрел фигуру, в которой позднее финансовый гений Хадрах-Зален явился миру: широкий, коренастый, боксерская грудь, а живота и вовсе нет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Бьяртни Гистласон, смотритель общины и хозяин одной из лучших исландских ферм, долгое время хранил письмо от своей возлюбленной Хельги, с которой его связывала запретная и страстная любовь. Он не откликнулся на ее зов и не смог последовать за ней в город и новую жизнь, и годы спустя решается наконец объяснить, почему, и пишет ответ на письмо Хельги. Исповедь Бьяртни полна любви к родному краю, животным на ферме, полной жизни и цветения Хельге, а также тоски по ее физическому присутствию и той возможной жизни, от которой он был вынужден отказаться. Тесно связанный с историческими преданиями и героическими сказаниями Исландии, роман Бергсвейна Биргиссона воспевает традиции, любовь к земле, предкам и женщине.
Читатель, вы держите в руках неожиданную, даже, можно сказать, уникальную книгу — "Спецпохороны в полночь". О чем она? Как все другие — о жизни? Не совсем и даже совсем не о том. "Печальных дел мастер" Лев Качер, хоронивший по долгу службы и московских писателей, и артистов, и простых смертных, рассказывает в ней о случаях из своей практики… О том, как же уходят в мир иной и великие мира сего, и все прочие "маленькие", как происходило их "венчание" с похоронным сервисом в годы застоя. А теперь? Многое и впрямь горестно, однако и трагикомично хватает… Так что не книга — а слезы, и смех.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.