Избранные киносценарии, 1949–1950 гг. - [10]

— Ничего, не пугайтесь стихов, — смеясь, говорит Сталин, — постарайтесь оказаться сильнее ее в деле. Остальное все придет.

— Да это я сколько угодно… — робко улыбается Иванов, — а только не светит мое дело. Вы уж извините меня, товарищ Сталин! Может, я чего не так сказал.

Сталин кладет руку на плечо Иванова.

— Мы свои люди, мы все друг другу можем сказать… Передайте привет сталеварам. Наша просьба — не успокаиваться, не почивать на лаврах, добиваться новых успехов… Это важно и в личной жизни.

Иванов прощается.

— Нам, сталеварам, верьте, — говорит он Сталину, — не подведем, на сто очков всех этих заграничных обставим. Точно вам говорю. — Он идет, но тотчас возвращается. — Спасибо за все, товарищ Сталин. — Пожимает руку. — Спасибо! — и быстро уходит из столовой.

Рассвет. Степь, золотистая от созревших хлебов. Пшеница в рост человека, поблескивая росинками, невнятно шелестит на ветру.

Жаворонки взвиваются к небу и исчезают в нем с песнями. Кажется, поет воздух.

Алексей и Наташа, прижавшись друг к другу, молча идут по узкой тропинке между стенами хлеба. Вдали видны комбайны.

— Я так люблю тебя, Алеша… Алексей, что мне кажется… вся жизнь моя и всех людей стала втрое лучше и интересней с тех пор, как я полюбила тебя…

— А ты знаешь, я Сталину рассказал о том, как люблю тебя…

— Ты с ума сошел!.. А он что?

— Не бойтесь, говорит, стихов, любите ее, и она вас будет любить…

— Выдумываешь ты все… никогда не поверю.

— Ей-богу, если, говорит, она вас любить не будет, мне напишите…

Обняв Алексея, Наташа спрашивает:

— Ну и что же, будешь писать?..

Ничего не ответив, Алеша молча берет ее голову в руки и целует ее глаза, лицо.

Она жмурится, как от яркого света, а потом крепко закрывает глаза.

Алеша отходит в сторону, скрывается в густых хлебах и поет:

Эх ты, Ваня…

Наташа сначала даже растерялась. Она не сразу понимает, что происходит с Алексеем, а Алексей не может поверить в свое счастье.

Он идет и поет, и в песне его такая сила, такой простор, который приходит раз в жизни, в час торжества души.

Наташа следует за Алексеем, не нагоняя его, потом притаилась среди колосьев — пусть-ка теперь поищет ее!..

На горизонте заурчало что-то громоподобное. Глухие взрывы невидимой грозы потрясли землю, хотя небо безоблачно. Где-то высоко-высоко прошли самолеты.

Наташа, закинув голову, оглядывает небо. От самолетов оторвались блестящие капельки… и понеслись вниз. Ей очень интересно и совсем не страшно. Вдруг подпрыгнула земля в ужасном грохоте, и жаркая волна ударила в хлеб и повалила его. Взметнулось пламя. Сухая пшеница затрещала тут и там. Низкий черный дым заволок поле.

Вдруг еще удар, и еще.

Загорелось во многих местах.

Наташа бежит, ничего не понимая. Платье ее черно и в клочьях, волосы разметались. Она кричит:

— Алеша, милый, что это?..

Но огонь с громким треском пожирает хлеб, и ее голоса не слышно.

Алексей уже мчится к ней сквозь горящую стену хлеба.

Он подхватывает ее на руки и несет…

Над поселком и заводом стоит черная туча.

Алексей несет Наташу по горящим улицам поселка. Повсюду раненые. Мечется, мыча, перепуганный скот. Деревья лежат поперек улиц. Дым и пламя вырываются из заводских корпусов.

Силы Алексея иссякли. Он шатается. Несколько раз прислоняется к телеграфным столбам, чтобы не упасть. Собрав последние силы, Алексей бежит со своей ношей домой.

Мать выглянула из двери, зовет его, — и вдруг удар, Алексей падает, но глаза его успевают увидеть загоревшийся родной дом и лицо матери, полное отчаяния и боли.

Он слышит ее зов:

— А-ле-ша!..

По улицам горящего города мчатся немецкие мотоциклисты. За ними танки.

Площадь заводского городка. Молчаливая толпа жителей. Среди них Наташа. Под балконом немецкий офицер, не торопясь, продолжает речь.

Он говорит:

— Порьядок от германской армии ист очень гуманный. Руський народ — народ славяньский, сам жить не может. Мы дадим новый порьядок.

Кто-то негромко свистнул.

Немец смотрит: перед ним стоит хмурая толпа. Он замечает в толпе мальчишку-ремесленника и обращается к нему с добродушной улыбкой:

— Кто сделал небольшенький свист? Ты, мальшик?

— Я, — говорит Ленька, выступая вперед.

— Нехорошо. Я давал первый урок. Ты нарушил порьядок.

— Я братишку позвал, — отвечает Ленька.

— Я понимай, — говорит немец. — Фюр эрсте раз будем сделать один показ.

Офицер поднимает руку. С балкона спускают веревку с петлей. Офицер сам надевает мальчику петлю на шею. Тот не очень испуган и не ожидает больших неприятностей.

Немец делает знак, веревка подымается. Мальчик хрипло вскрикивает.

В толпе движение.

Кричит Наташа:

— Что мы стоим? Товарищи, это звери!.. Убивайте их!

Безоружные люди бросаются на немцев.

Яблоко лежит на столике перед госпитальной койкой.

Иванов открывает глаза, смотрит.

Косая полоса осеннего солнца врывается в комнату, освещает столик и яблоко.

— Яблоко? — удивленно шепчет Иванов.

— Алеша! — слышит он шопот и узнает голос.

— Зайченко? Я где? — спрашивает Иванов.

— В госпитале. Уж мы тебя искали, искали…

— Наташа где? — перебивает Иванов.

— Про что ты спрашиваешь, Алеша? Нимець пид Москвой!

Иванов закрывает глаза. Слеза катится по его щеке.

— Как под Москвой? А Сталин где?