Избранные и прекрасные - [62]

– Вот паршивка, на него ушло два часа.

Я обернулась к тому, кто это сказал, заранее вскинув подбородок и распрямив плечи, и чуть не потеряла равновесие от удивления, когда узнала его.

Это был тот самый парень, которого я застукала в галерее, когда Гэтсби показывал нам свой роскошный дом. Теперь он был в черной тюбетейке и халате из красной парчи, сплошь расшитой драконами, хотя, как я вскоре заметила, совсем не такими, как тот, который так агрессивно падал прямо на меня. Длинная, черная, тщательно расчесанная борода была приклеена к подбородку гримировальным лаком, глаза прятались за зелеными стеклами очков. Я не должна была узнать его в таком виде, но узнала и снова ощутила ту же смесь влечения и отторжения.

– Если над ним пришлось столько трудиться, не надо было науськивать его на меня, – огрызнулась я.

Он преспокойно пожал плечами, заложив руки в рукава, как мандарины на картинках в книге.

– Я могу сделать другого, – сказал он. – Я Кхай.

Я скрестила руки на груди и окинула его таким же внимательным взглядом, каким изучал он меня.

– Джордан Бейкер, – представилась я. – Так ты пробыл здесь весь месяц?

– Вроде того. Труппа выступала здесь за несколько дней до того, как ты меня поймала. Остальные направлялись в Филадельфию, а я туда не хотел, вот и решил остаться до их возвращения.

– Подыскал себе комнату для гостей и притворился, что тебя пригласили? – спросила я, и на его лице отразилось любопытство.

– А тебе какое дело? Ты одна из девчонок миссис Чау, да? Я слышал, у нее есть вьетнамки…

Глухая и жаркая красная волна бросилась мне в лицо, а спина, казалось, начала превращаться в прозрачный лед.

– Никакая я не девчонка миссис Чау, – отрезала я.

Он снова окинул меня пытливым и любопытным взглядом с ног до головы. Я догадалась, что мой наряд он счел сценическим костюмом вроде его собственного. И решил, что есть другой мир, где я живу так же, как он, одетый в полосатую рубашку и серые брюки на помочах. На миг представив, какой он вообразил меня в этом другом мире, я чуть не задохнулась от возмущения.

– Эй… – начал он, но я отвернулась, решив, что он слишком назойлив и уже наскучил мне.

– Эй, постой! – он схватил меня за руку. – Подожди. Я сожалею.

– И правильно делаешь!

– Слушай, дай мне загладить вину. Ты ведь cắt giấy, да?

Я понятия не имела, что означают эти слова, они казались камушками, случайно попавшими в его в целом безупречный английский. Но услышав их, я слегка поперхнулась. Подобных слов я не слышала с тех пор, как начала ходить, и даже не предполагала, что они прозвучат на вечеринке у Гэтсби.

Пока я стояла неподвижно и прямо, как садовая подпорка, Кхай, должно быть, сообразил, что его слова мне небезразличны, потому что достал из рукава изящные ножницы и то, что показалось мне толстым листом золотой бумаги.

– Итак, ты смотришь?

Дождавшись, когда я кивну, он принялся вырезать, и ножницы двигались стремительно, расплываясь в воздухе, а обрезки бумаги рассыпались вокруг маленькой метелью. Почему-то от пощелкивания ножниц, режущих плотную бумагу, по моей спине снова побежал холодок, и я невольно обняла себя обеими руками, чтобы согреться в эту знойную августовскую ночь. Внезапно я поняла, что меня разоблачили. То, что делал сейчас этот человек, я сделала дважды – один раз у себя в спальне, другой раз в комнате Дэйзи, – а он творил то же самое ради забавы, на виду у бога, гостей Гэтсби и всего мира.

Я пыталась было остановить его, объяснить, что мне не интересно, но потом ножницы исчезли, а он взялся за край бумаги. От одного движения пальцев в его ладони распустилась ярко-оранжевая хризантема, осыпанная золотом того же оттенка, что и бумага, которую он резал. Он подбросил хризантему в воздух, и, прежде чем она достигла верхней точки дуги, у него в руке уже появилась еще одна, на этот раз красная, и тоже была подброшена вверх. И минуты не прошло, а я уже стояла под цветочным ливнем и, несмотря на все мое нежелание, завороженно смотрела, как алые, белые, оранжевые и фиолетовые цветы падают на меня, задевая руки, щеки и плечи.

Наконец в руке Кхая возникла белоснежная хризантема с золотым ободком вокруг каждого узкого лепестка, и он протянул ее мне. Не улыбнувшись, я взяла ее и с любопытством поднесла к лицу. И была разочарована, убедившись, что она не пахнет.

– Разумеется, не пахнет, – подтвердил он. – Ведь это всего лишь бумага.

– А кажется, будто настоящая, – ответила я, оторвала несколько лепестков и перетерла их пальцами во влажную массу.

– Ну конечно, она настоящая, – с улыбкой, полной надежды, согласился он. – Просто настоящая и сделанная из бумаги.

Я прикусила губу. Где-то в глубине моей памяти жили бумажный лев и бумажная Дэйзи, пошатывающаяся на высоких каблуках и усмехающаяся, отчего ее по-детски округлые щеки казались еще круглее.

– Но насколько настоящая? – спросила я, и он метнул в меня любопытный взгляд.

Потом грациозно наклонился и сорвал какой-то желтый цветок.

– Этот настоящий, – сказал он, проводя его лепестками по моим щекам.

– Этот настоящий, – он рассек цветок пополам, и рассеченный лист тонкой желтой бумаги спланировал на землю.