Избранные и прекрасные - [49]

Я думала о том, как визжат, должно быть, участники вечеринки под дождем, как портятся прекрасные костюмы джентльменов, как ливень приклеивает шелковые платья к телам их обладательниц. А потом до меня дошло: нет, сегодня в доме Гэтсби нет вечеринки. Особняк ослепителен, но его свет сияет только для Гэтсби, неважно, замечает он его или нет. Он горит, но не освещает и не согревает, и от всей этой пустоты мне стало немного дурно и закружилась голова.

Глядя на дождь, Дэйзи крошила крекер. Спустя минуту она выбрала полоску мясистой розовой семги, скатала ее в тугой рулончик, положила на крекер и подала мне. Солоноватый насыщенный вкус рыбы и маслянистая хрупкость крекера слегка вернули меня к действительности, и в ответ я сделала такое же угощение для Дэйзи.

Где-то во втором часу мы обе услышали тонкий плач, эхом прокатившийся по дому за нашими спинами.

– Призрак, – равнодушно произнесла Дэйзи.

– Нет, – я прислушалась, склонив голову набок. – Это Пэмми. Слышишь? Это няня поет ей.

– Я никогда ее не хотела. Пусть Том потом оставит ее себе. Он подарил мне за нее бриллиантовый браслет, когда врачи сказали, что она выживет. Я отдам браслет ему. И ее тоже.

В этих словах не было злобы, но не было и взбалмошности, присущей многим заявлениям Дэйзи. Она говорила что-либо, ее слова вспыхивали золотом в воздухе, а затем рассыпались, обращались в ничто, как сигаретный пепел. Не то чтобы они вертелись у нее в голове, а потом слетали с языка. Эти слова она хранила где-то в темном месте, чтобы не выцвели на свету, – там, где никто не смог бы отговорить ее от них.

Я промолчала, взяла ее за руку, и мы вместе стали смотреть, как над бухтой бушует гроза.

Глава 13

Паинька Ник позвонил на следующее утро, Дэйзи ответила на его звонок по аппарату оттенка слоновой кости, стоящему у нее в спальне, – полуодетая, с моим подбородком на плече, чтобы и мне было слышно. Он, похоже, не заметил, каким взвинченным и напряженным голосом она поздоровалась с ним, изображая привычную веселость, перебросился с ней парой ничего не значащих фраз и перешел к делу.

– Слушай, Дэйзи, я тут подумал: ты могла бы заскочить ко мне на чай в субботу, часа в три?

– В три на чай? Звучит заманчиво, – пропела она, туго свивая телефонный шнур в пальцах. – Как чудесно. Разумеется, я отменю второй завтрак с бостонскими Престонами, лишь бы побывать у тебя. Это же главное удовольствие летнего сезона!

Ник старательно засмеялся.

– Только Тома не привози, – изменившимся голосом попросил он.

– Что?

– Не привози Тома, – повторил он. – Это было бы весьма…

– Какого такого Тома? – перебила она, избавив его от необходимости продолжать.

Положив трубку, она повернулась ко мне с сочувственным взглядом.

– Не очень ему это дается, да?

– А я не знаю, каким хочу его видеть, – возразила я, и она легонько ущипнула меня за щеку.

– Стало быть, ты одна хочешь быть пронырой? Какой эгоизм, дорогая!

Дождь продолжался до конца недели, как будто осень доставили прямо в разгар летнего зноя. Как-то так вышло, что в особняке Дэйзи в Ист-Эгге мы отдалились от материка. Продолжающий дуться Том все еще находился в городе, скорее всего, со своей подружкой из Уиллетс-Пойнта или каких-нибудь других, столь же малоизвестных мест. Мы остались в доме совсем одни, слуги возникали и исчезали в чинном молчании, более едком, чем просто тишина.

Мы курили на веранде, ужинали в полночь, листали луисвиллский школьный альбом Дэйзи, гадая, где сейчас ее одноклассники. Ответ на большинство вопросов гласил «в Луисвилле», и я, разглядывая нечеткие черно-белые лица на страницах альбома, слегка загордилась тем, как далеко пошла, хоть в этом и не было моей заслуги.

Когда наступила суббота, я проснулась на рассвете, под звуки грозы, и обнаружила, что Дэйзи вообще не спала. Ее комнаты выглядели так, словно магазин модистки переполнился и просто-напросто лопнул по швам, извергнув лавины шелка, хлопка, бисера и кружев на каждую доступную поверхность. Все еще в халате, я разминулась с горничной Дэйзи, Валери, которая выбежала из комнаты в слезах, с багровым отпечатком ладони на щеке.

– Не рановато ли лупить прислугу? – поинтересовалась я, и Дэйзи круто обернулась ко мне, оскалив жемчужные зубки. Ее глаза были зареваны.

– Так не пойдет, Джордан, – настойчиво заявила она. – Не пойдет. Мне совершенно нечего надеть. Придется ехать в Нью-Йорк, искать что-нибудь новое, а на это просто нет времени, но не могу же я допустить, чтобы меня увидели в тряпках прошлого се…

Я отняла у нее просторное платье из серого шелка, пока она не изорвала его, затем заставила ее сесть к туалетному столику. Когда вернулась Валери, кривясь, но с сухими глазами, я послала ее за говядиной, обжаренной на сковороде, и стаканом апельсинового сока.

– С шампанским, конечно? – с надеждой спросила Дэйзи, и я кивнула. Навеселе ей это испытание не выдержать, впрочем, я сомневалась, что она выдержала бы его и будучи трезвой.

Когда Дэйзи получила и съела слегка подрумяненную говядину и запила освежающим напитком, мы перебрали один за другим остатки ее гардероба и отыскали довольно непритязательное с виду маленькое творение Уорта – бледно-фиолетовое, с мягчайшей и романтичнейшей бахромой цвета сливок. В нем голубые глаза Дэйзи стали еще голубее, а когда платье дополнили парой атласных туфелек на элегантных деревянных каблуках, крашенных в тон, она успокоилась настолько, что позволила Валери уложить ей волосы.