Избранные и прекрасные - [28]

Любопытствуя, я прогулялась за раздевалку с Томасом, который был старше, добрее и серьезнее Сэнди. С ним, бравым, с волосами как светлое золото, целоваться было приятно, эти поцелуи будоражили, хотя скорее из-за привкуса его нервной боязни оттого, что его посылают за океан, чем из-за его привлекательности. Вместе с поцелуями я забрала у него часть страха, и мне почудилась в нем приятная горчинка, как в темном шоколаде или в хорошем чае. Это было интересно, но я так и не пристрастилась к горестям, поэтому, когда он просунул руку под мое сиреневое платье, я оттолкнула его и убежала в дом.

У меня раскраснелись щеки, глаза блестели так, словно я укусила провод под напряжением и засветилась. Я решила, что лучше будет спрятаться в доме ненадолго, пока я не возьму себя в руки. Гостей принимали на лужайке за домом, и в самом доме Ботли, несмотря на распахнутые окна, было тихо и душно. С четверть часа проведя в поисках тихого местечка, я нашла только комнату с драгоценными картами Ботли-старшего, а в этой комнате – перебирающую карты на огромных подставках Хэлен.

Она была двумя годами старше меня, моды не придерживалась, но благодаря баснословному богатству Арчеров считалась законодательницей собственного направления моды. Из черепахового футляра она достала очки, а когда явилась я, еще разгоряченная поцелуями и липкой жарой, сдвинула их на кончик носа, чтобы взглянуть на меня.

– Иди сюда, – наконец позвала она. – У мистера Ботли есть превосходная карта Тонкина.

Хэлен обладала не только удачливостью, но и округлостью того рода, которая наводила на мысли о рождественских украшениях и булочках, посыпанных крупными кристаллами сахара. Ее темные густые брови были прямыми, как рельсы, и я увидела, что ее ногти обгрызены до мяса, пока она блуждала по рекам Тонкина, из уважения не касаясь карты.

Карта меня мало заботила, но мне вдруг ужасно захотелось постоять рядом с Хэлен, пока она говорила о горах и городах. Как будто благодаря тому, что я целовалась с Томасом, мне открылся мир, где каждый мог целоваться, и я, стоя рядом с Хэлен, читавшей название чуждых городов, вдруг осознала, что и у нее есть губы.

В какой-то момент она заметила, что я смотрю не на карту, а на нее, и не договорила. С уверенностью, какой я прежде никогда не испытывала, я обхватила ладонью ее теплую шею. Всего на миг мне было достаточно чувствовать, как бьется под моей ладонью ее пульс, и слышать, как она судорожно сглотнула от моего прикосновения.

Этим все могло и кончиться, но тут мы обе услышали, как где-то вдалеке хлопнула дверь, и в коридорах дома эхом отдалось бурление непрошеных голосов. Голоса были молодые и легкие, они накатывались на нас, как прилив, и я перешла к действиям не задумываясь.

Схватив Хэлен за руку, я потащила ее за собой в находящийся поблизости тесный чулан. За место в нем мы соперничали со шваброй и метлой, а также друг с другом, пока не сумели наконец втиснуться и закрыть дверь. Потом ее рука крепко сжала мою, и нам даже не понадобилось сближать головы, чтобы начать целоваться.

Мы не соответствовали друг другу, но в ограниченном пространстве это не имело значения, места хватало, чтобы касаться лиц и непоправимо портить тщательно уложенные прически. Ее пальцы каким-то образом очутились у меня во рту, я прикусила их и вызвала у нее то ли визг, то ли хихиканье. В чулане было адски жарко и душно, мне казалось, что я вот-вот растаю, особенно когда я прижималась щекой к ее щеке или скользила ладонями вверх по ее голым запястьям.

На нашу удачу, нас не застукали, и мы в конце концов вышли из чулана, держась за руки, с сияющими глазами. Мы выглядели как те девчонки, которые по очереди уединялись с парнями Ботли за раздевалкой у бассейна, и нам было так хорошо, что, когда с наступлением ночи компания распалась, я отправилась домой к Арчерам вместе с Хэлен.

С тех пор я превратилась в бродяжку самого элегантного свойства. Почти три недели я провела у Арчеров, которые считали меня на редкость смышленым существом. Потом мы с Хэлен рассорились, не успев провести у себя дома и нескольких дней, я выклянчила приглашение к Фезерстоунам, где мы с Алисией Фезерстоун почти месяц наслаждались обществом друг друга, пока я не поняла, что мне осточертел ее храп. Некоторое время я провела с Виктором Ридом под предлогом дружбы с его сестрой Полетт, а потом мобилизовали и его. Целовался он лучше, чем Томас, но оказался не таким чутким, как Алисия.

Положение гостьи меня устраивало. Я ела вместе с хозяевами и спала в одной постели с девочками, которые мне особенно нравились, и со временем в совершенстве освоила искусство подражания. Я переняла рафинированные манеры Фезерстоунов, среднеатлантический выговор Баннеров, а у Уилкинсов научилась умению без труда подчинять тех, кого они считали ниже себя по положению в обществе, то есть почти всех.

Я освоила еще один фокус – как считать себя желанной гостьей всюду, где бы я ни появилась, и в большинстве случаев была таковой. Мне хватало ума сознавать, что притягательностью я обязана своей экзотической внешности и смутно-трагической истории, и недоставало ума возражать, когда мои отличия от остальных становились темой для беседы за ужином.