Избранные и прекрасные - [22]

Он потянулся к моей руке, но я поспешила отдернуть ее. Не знаю, почему – может, из-за демоника, самоубийства в красивой бутылке, – но было что-то и в самом Джее Гэтсби.

Вид его стал слегка обиженным, но, прежде чем он успел извлечь выгоду из этой обиды, я кивнула.

– Отлично, – сказала я. – Кое-чем я не делюсь, но, пожалуй, к Нику Каррауэю это не относится.

Гэтсби расцвел улыбкой, в которой не ощущалось ни притворства, ни соблазна – одно лишь облегчение. Не слушая, как я ахаю, он взял в обе руки мою ладонь, крепко пожал ее и отпустил. Нет, мне совсем не понравилось.

– Когда-нибудь я станцую на вашей свадьбе, – пообещал он, сумев так подсластить нанесенную обиду, что я засмеялась.

– Можно подумать, найдется кто-нибудь, достойный меня, – беспечно откликнулась я. – Так мне сказать ему, что это вы подвесили луну в небе? Или в одиночку разбили немцев на берегах Роны?

Он замялся, тогда-то я и увидела, что он за человек. От меня он хотел, чтобы именно так я и сказала Нику, но в конце концов покачал головой.

– Вы ведь помните меня еще до отправки за границу, да? Когда я был с…

– Да.

– Расскажите ему, каким я был тогда.

Неожиданно эти слова тронули меня. Если он хотел, чтобы Ник понял, каким он был раньше, когда еще имел душу, когда был всего лишь целеустремленным юношей, любившим не ровню себе, – что ж, это романтично, разве нет? За свою жизнь я так редко встречала подобную романтику, что моя ответная улыбка получилась грустноватой.

– Ладно. А теперь можно мне вернуться в мой мир?

– Разумеется, мисс Бейкер.

Он порывисто поднялся, протянул мне руку, помог встать и проводил до двери. Сенатор Хиллкок как раз проходил мимо, чистенький, как докторский саквояж, полный склянок с морфием и скальпелей, и с официальным видом кивнул Гэтсби. Тот с улыбкой приложил два пальца к виску в кратком приветствии.

– Ох уж эти мне нувориши, – произнес он.

* * *

Готовность Гэтсби отпустить меня к остальным гостям имела бы смысл, но он этого не сделал. Наоборот, держал меня при себе, прижимал мою руку, лежащую на сгибе его локтя, и, когда вернулся в роскошь своего естественного окружения, что-то в нем вновь изменилось.

Теперь он был моим другом – сопровождал меня по залам, предупредительно обошел стороной стайку дебютанток у подножия грандиозной лестницы и улыбался только мне. Гэтсби не рисовался передо мной и не пытался меня впечатлить. Вместо этого он склонялся к моему уху, чтобы поделиться скандальными сплетнями про вон того адмирала или сообщить, что платье этой рыжей гораздо лучше смотрелось бы на мне, и я поняла, что в свои реплики он вкладывает иной смысл. «Мы с вами сделаны из одного и того же теста, – словно говорил он. – Разве нам не весело?»

Я знала, что это в лучшем случае ложь во спасение, но пока мы проходили по раззолоченным залам, под звуки музыки из сада, в атмосфере, пропитанной запахом денег, мне становилось ясно, что он, возможно, другого мнения.

Бог ты мой, да ведь он считает, что ведет себя искренне, с изумлением думала я и, наверное, именно в этот момент прониклась к нему симпатией. Моя броня дала трещинку – совсем крошечную, но большего и не потребовалось.

Он жестикулировал в воздухе длиннопалыми кистями, с воодушевлением в голосе расписывал блистательные новшества своего дома и то, каким большим способен стать мир после войны. Казалось, он приглашает в этот мир меня, желает поделиться со мной его удовольствиями.

И с Ником, разумеется. И пока я смотрела, как его руки очерчивают перед нами сверкающие узоры, а губы выговаривают высокопарные слова, я решила, что совсем не прочь поделиться, если меня как следует попросят.

Вечеринка вырождалась в непристойный хаос, что неизменно раздражало меня. В наихудшем свете люди предстают именно в переходные периоды, перемещаясь из одной жизни в другую. Прекрасные гости Гэтсби оказывались неряшливыми, раздражительными, беспутными человеческими существами, какими они и были. На подъездной дорожке вспыхнула драка, даже магия не помогала каждому покинуть этот дом в тех же пальто и туфлях, в которых они явились сюда, и освещение вдруг словно выявляло всевозможные изъяны там, где прежде оно же скрывало их.

В переполненном вестибюле началась давка, меня прижало к Гэтсби, и он любезно обнял меня, чтобы не дать упасть. От внезапного соприкосновения наших тел я покраснела, и его взгляд приобрел страстный блеск.

– Да вы же просто прелесть, мисс Бейкер, – тихо произнес он, и по его удивлению я поняла, что он говорит искренне.

– Так и есть, – отозвалась я с улыбкой и была награждена ответной улыбкой от него.

Вдруг Гэтсби замер, какое-то раздражение мелькнуло на его лице. На миг мне подумалось, что он опомнился, но потом я проследила направление его взгляда и увидела приближающихся к нам двоих рослых мужчин в темных костюмах: их лица были неподвижны, но в осанке и походке сквозило нетерпение.

– Увы, вам придется меня простить, – отрывисто произнес он и отошел.

Эта сцена явно не предполагала наблюдателей, а я не желала становиться таковым, и как раз тут я заметила, что компания, с которой я приехала – к счастью, за вычетом студента, – машет мне с веранды. Но, прежде чем я успела нехотя направиться к ним, я чуть не столкнулась с Ником, который стоял так близко, что странно было, как я не заметила его раньше. Во взгляде, которым он окинул меня, мне почудилась некая напряженность: наверняка он видел, как я прощалась с Гэтсби. Поколебавшись между раздражительным и ласковым тоном, я остановила выбор на интригующем.