Избранные - [8]

— А как ведут в Техасе? — спросил я сразу.

— В Техасе? Там сначала хватаются за пистолет, стреляют, а потом уже начинают думать, только уже поздно думать…

— А вы были в Техасе? — спросил я.

— Я не был в Техасе, — сказал он, — но знаю, что там ведут себя именно так…

— Они, наверное, ходят там все увешанные пистолетами, — сказал я.

Он вздохнул…

— Целый урок пропал из-за того, что ты ударил соседа, а тот в свою очередь исцарапал тебе все лицо. Дикая история!

— Между прочим, — сказал я, — мой отец однажды дал под дыхало одному вору, который ему в карман залез…

— Твой отец, помнится мне, частенько расстраивал весь оркестр, — сказал он совершенно для меня неожиданно. — К сожалению, у меня теперь нет времени заниматься…

Он стал шарить по карманам, достал ключ.

— Этот ключ, — сказал он, — вот от этой двери. От так называемой оркестровой двери. Каждый день, за исключением дней занятий, ты вот этим ключом будешь открывать оркестровую дверь, садиться за арфу и упражняться, упражняться, до тех пор, пока струны не начнут двоиться. Только таким образом можно чего-то достичь. В противном же случае…

Он держал ключ в руке, а я смотрел на ключ.

— А потом вот этим же ключом ты закроешь оркестровую дверь.

Он все держал ключ.

Я хотел взять его, но он слегка отвел руку.

— Посредством этого ключа ты сможешь войти в таинственный мир звуков, мир музыки… Пусть это будет символ ключа скрипичного и басового…

— Пусть будет, — сказал я машинально, ни о чем таком не думая, а он как подначку воспринял.

— Ах, так! — говорит и ключ, главное, мне не дает. Когда эта комедия прекратится?!

Ну, я стою, смотрю на него, жду, когда он мне все-таки даст ключ, а он заложил руки за спину и тоже стоит, на меня смотрит.

— За такие штучки знаешь что нужно делать?

— Бить морду, — сказал я сразу.

— Вот именно! — сказал он.

Я старался смотреть виновато, хотя ни в чем я не был виноват, это уж точно.

— Знаешь что, — сказал он, — хватит. Если ты решил заниматься — давай заниматься. Не хочешь заниматься — скажи отцу, что не хочешь заниматься.

Я решил? Да я тут ничего не решал ровным счетом. Да и он ведь об этом прекрасно знает, а говорит. Буду я еще отца расстраивать!

— Конечно, я решил заниматься, — сказал я.

— Наконец-то я слышу разумные речи, — сказал он.

Он отдал мне ключ.

Я сунул ключ в карман.

— Не потеряй! — сказал он.

— Никогда не потеряю, — сказал я.

Если бы так каждый день занятия проходили, можно было бы на эту арфу ходить. Чтоб родителей не расстраивать.

5

С ключом в кармане я себя особенно чувствовал.

Все-таки, как-никак, что там ни говорите, — ключ. От оперы. Ну, не от оперы, от оркестра, но все равно как бы от оперы. Только вот опера эта мне ни к чему. И арфа тоже. Надо же! Ключ есть. Свой. Ну, не свой, почти что, можно сказать, свой. А не нужен. Потому что от оперы. А опера мне совершенно не нужна. Обидно, ключ в кармане. А словно его и нету.

Оперу я, наверное, никогда не пойму, до самой смерти. Некоторые говорят, что еще исправлюсь. Пройдет несколько лет, они со мной встретятся, и я буду до смерти любить оперу и многое другое, что я сейчас ненавижу. Арфу, например. Сколько кругом пророков и предсказателей, удивляешься только, почему они на завтра ничего не могут предсказать, если на целые годы предсказывают.

Я шел и ключ в кармане нащупывал.

Во дворе Ирку встретил. Ключ ей показал.

— Неужели, — говорит, — тебя на арфе учат? Не может быть, чтобы тебя на арфе учили! — и хохочет вовсю, как будто так уж смешно.

— Еще как учат, — говорю, — все мозги забили.

Показал я ей пропуск, так она после этого чуть мне на шею не кинулась. Умолять меня стала, чтоб я ее в оперу провел. Она там одного артиста хочет увидеть. Девчонки за этим артистом как сумасшедшие бегали. Цветы ему на сцену кидали, у подъезда его часами ждали. Один раз они даже к нему домой завалились. Пришли и говорят: «Мы к вам пришли». Он спрашивает: «По какому поводу?» А они ни по какому. Просто без всякого повода. Стоят и молчат. Артист им говорит: «Если вам ничего от меня не нужно, так вы, прошу вас, мне не мешайте, мне необходимо над образом работать». Они ему, дурочки, говорят: «Нам вас надо». Короче говоря, они все-таки к нему в комнату вбежали, какие-то карточки у него украли, еле-еле артист их выпроводил. Ирка мне сама рассказывала.

Вот она и хочет в оперу пойти, чтобы еще раз этого артиста вблизи посмотреть.

Пусть, думаю, идет, мне-то жалко, что ли, только навряд ли все-таки ее со мной пропустят по моему пропуску. Позор получится, если я ее не сумею провести!

Я с ней ни разу еще по улице не ходил, так только во дворе встречались, она мне что-нибудь скажет, и я ей что-нибудь скажу, и смеемся. А чтобы вот так вместе по улице идти — ни разу не ходили.

Я шел, и мне казалось, все смотрят на нас. Мне хотелось ее под ручку взять, но я никак не решался. Никогда никого под ручку не брал, не приходилось. Вот бы, думаю, здорово, если бы она меня сама под ручку взяла. Она меня под ручку не взяла, и мы так шли до самой оперы. Я бы с ней так с утра до вечера ходил — провалиться мне на месте!

Мы около служебного входа остановились, и я ей говорю: