Избранные дневники 1847-1894 - [173]

Различие людей в различном их отношении к этим делам и еще важное различие, за которое чаще всего люди осуждают друг друга, это то, что у каждого человека разные вещи взяты на верстак — в рабочую. Обвиняешь, зачем он не делает того, что ему надо бы, а не замечаешь того, что у него взято в мастерскую, на верстак, другое, и он не может оторваться, не кончив. […]

23 сентября. Ясная Поляна. 90. Если буду жив.

[4 октября. ] Могло бы случиться, что угадал. 23-го не помню, но 24 в ночь заболел и проболел сильно с разными переменами до нынешнего дня. 4 октября. Все то же: при страдании, в умирании невозможна деятельность мысли. Еле-еле можешь лениво молиться, проводя мысль по пробитой колее.

От неосторожности ли, что поел сухарей, или так должно было быть, но остановившаяся боль возвратилась с новой силой.

Нынче 4 октября. Ясная Поляна. 1890. Лучше, но твердого не ем и слаб. Здесь Мамоновы, Л. И. Менгден и Миша Олсуфьев. Танино рожденье. За это время читал статью отца Мамонова о славянофилах^* — прекрасно. Потом привезенную Левой книгу Broglie о Константине^*, очень полезна — ряд выписок сейчас сделаю, потом книгу Иванцова о ересях и расколах^*. Научная болтовня. Потом полученную книгу Биорнсона «In God’s way»^*. Серьезно, with a purpose[120], талантливо очень местами и нескладно, много излишнего и не сшитого. Не умею, как сказать. […]

6 октября. Ясная Поляна. 90. Проснулся рано, и радостно думать о необходимости написать всю трезвую правду о том, что считается верой, о том безумии, которое признается и повторяется: искупление, творение, таинства, церковь и т. п. Очень ясно представляется, но нет формы. Разумеется, художественная сильнее бы всего. Читал «Revue», хотел писать — не мог. Понемногу лучше. […]

[8 октября. ] 7-го и 8-го октября. 90. Ясная Поляна. Вчера с утра было оживление мысли, и кое-что записал в carnet[121], но работать не мог. Ходил гулять. Очень слаб.

[…] Думал: 1) Обычное рассуждение о том, что рабочие классы свободны работать или нет, образовываться и подняться в высшие слои общества, напоминает мне вопрос той барыни, которая говорила, что у мужиков нет хлеба, так отчего они не едят пирожки? Такое же непонимание не только действительности, но того, о чем и в чем речь. […]

14 октября. Ясная Поляна. 90. Шесть дней не записывал и не восстановляю, да и не стоит. Все время был слаб и ничего не записывал в carnet и не писал, хотя и пытался, кроме двух, даже трех, последних дней. Вчера писал заключение к Балу и нынче в первый раз с увлечением. Похоже, что теперь напишется. Третьего дня был доктор Богомолец, и я с ним переводил статью «Диана» о половом вопросе очень хорошую^*. Вчера ее изложил и нынче поправил во время сеанса с Ге^*. Вчера приехала девушка добрая. Сознает пустоты жизни, а не знает того, что без веры жить нельзя. Маша ее устраивает на время здесь, на деревне. Доброе письмо от Новоселова. Много надо ответить писем.

15 октября. 90. Ясная Поляна. Если б. ж.

Вчера был Давыдов, как всегда тревожный и неясный.

Страшно сказать — 23 октября. Восемь дней. Занятий в эти дни было только — изложение «Дианы», поправка статьи об охоте^* и рассказ Ги Мопассана — чудный, который перевел Алексей Митрофанович^*. Вчера писал «Сергия». Немного подвинулся. Вялость мысли. Нынче только записал на память. Ге все лепит. Соня уехала нынче к сыновьям. Нравственно низок. Писал письма Черткову, Дунаеву, Анненковой и Василию Ивановичу. О его женитьбе. Хочу ехать слушать дело в суде^*. Здоровье чуть держится при большом внимании. Скоро умру. […]

24 октября. […] Утром поправил и записал рассказы Ги Мопассана^*, позируя для Ге. Потом не мог писать. Вечером читал с девочками историю церкви. Не помню, записал ли:

Мы не можем ничего знать о том, что есть, а можем знать верно только о том, что должно быть. Много знаний разных, но одно важнее и достовернее всех — знание того, как жить. И это-то знание пренебрегается и считается и неважным, и недостоверным.

12 часов. Иду спать. Мне грустно. Радостно одно, что к Соне испытываю самую хорошую любовь. Характер ее только теперь уясняется мне.

26 октября. Ясная Поляна. 90. Рано встал. Опять поправлял Мопассана, и ничего не пришлось написать. Напрасно я похвалил третьего дня. Такое беспокойство, тревога, суета, что тяжело. Вообще в унылом духе я. С Левой радостно. Он борется с похотью и как будто готов сдаваться. Вечером читал драму Писемского «Горькая судьбина». Нехорошо.

Да, хорошо бы выразить учение жизни Христа, как я его понимаю теперь.

Три дня не писал. Сегодня 31 октября. Ясная Поляна. 90. Сегодня встал рано — раньше 7, как и все дни, ходил гулять. Молитва продолжает укреплять и двигать меня. Прибавляется, усложняется и уясняется. Потом писал — так как тетради заключенья были у Маши, то стал писать «Сергия», сначала. Кое-что поправил, но, главное, уяснил себе. Надо рассказать все, что было у него в душе: зачем и как он пошел в монахи. Большое самолюбие (Кузминский и Урусов), честолюбие и потребность безукоризненности. Заснул. Ходил гулять, опять молился. Продиктовал Тане письмо, читал «Trinksitten»^*, и теперь 8 часов.