Избранное - [29]
— Навряд ли тебе Пугач чем поможет, — покачал головой Иван Михайлович. — А впрочем, сходи, попытай. Скажи — раненые, безногие… Когда откажет, ты по богатеям зря не ходи — не сговориться с ними! Лучше вдову Майориху попроси — сама нужды хватила да и меньшой у нее на войне.
Хотя разговор был исчерпан и надо было уходить, окончательно обескураженный рыбак продолжал сидеть.
— Ну что ж, придется тебе к старосте идти, — сказал Иван Михайлович, поднимаясь с лавки.
— Прощайте, Иван Михайлыч. — Конон Степаныч тоже поднялся.
— Рыбку небось ловит, а вот не догадается… Убирай за ним теперь, — заворчала из-за перегородки хозяйка.
— Перестань, Марья, совести нет! — возвысил голос Иван Михайлович.
Конон Степаныч, уже наклонившийся под низкой притолокой, обернулся:
— Ужо, Михайлыч, пришлю бабу с рыбкой.
Бедняга шел, думая лишь о предстоящем разговоре с Пугачом.
Столь трудно разрешимый вопрос с подводой почти заслонил тревогу за сына: а вдруг он такой же калека, как Васька? Вот то-то дождался кормильца! Эхма! У тех все же семья крепкая, земли четыре души, молодая сноха работящая… А что они с Марфой станут делать, если сына кормить придется?
Вскоре после ухода Конона от Колесова всю деревню облетела весть о полученном письме. Бабы с коромыслами и позвякивающими пустыми ведрами чуть не бегом направлялись к колодцу. Зато очутившись там, уже не торопились никуда. Наполнив ведра, ставили их на землю, клали на них коромысла и отходили в сторону, готовясь побыть здесь в свое удовольствие. Вскоре собралось всех, вовсе дряхлых, пожилых и молодых, до двух десятков, что было для такого раннего часа — солнце еще только перешло за полдень — необычно и говорило о чрезвычайности взволновавшего деревню события.
Дело было вовсе не в возвращении двух раненых солдат — это случалось и раньше, и в Кудашеве, и в соседних деревнях: война уже второй год собирала с мужиков дань молодыми парнями, и вернувшийся инвалид — не в диковинку. Как-никак к Конону Степанычу и к Зададаевым сыновья все же вернутся — пусть и искалеченными, — а вот к бабке Агафье, и к Спиридоновым, и к старому Самойле, да и ко многим другим сынки уже не вернутся. Остались где-то там, на полях Галиции!
Нет, совсем иные обстоятельства, связанные с возвращением Василия Зададаева, возбуждали сейчас ненасытное бабье любопытство. Все не только в Кудашеве, но и в соседних деревнях знали, что его жена Ольга, выданная за него чуть не силком незадолго до войны и с первых дней замужества не ладившая с ним, сошлась с женатым Андреем Буяновым, садовником Балинских, которого барину удалось вернуть из армии. Таких здоровых молодых людей, как он, в то время в волости почти не оставалось. А женолюбив он был и предприимчив по этой части непомерно. Впрочем, бесчисленные измены жене не мешали ему оставаться внимательным мужем и ласковым отцом: изба его кишела ребятишками.
— Ух, бабы, быть теперь беде, это как пить дать, — убежденно, не скрывая злорадства, говорит, поставив ведра и подходя к группе женщин, молодая востролицая Анна Филатова. — И не жалко — поделом вору мука!
Анна сама солдатка и гордится своей неприступностью.
— Да, легко сказать, от такого охальника попробуй-ка отгородись! Как смола липнет, — вздыхает баба постарше, добродушная Марфа, по-старушечьи проводя рукой по впавшим губам.
— То-то ейная свекровь расходилась, мимо зададаевского двора шла я, так в окно все слыхать, — присоединилась к разговору веснушчатая, пронырливая Нюрка Спиридонова. Все подвинулись к ней, чуть не зажмуриваясь от предвкушения свежих подробностей.
— Как же она Ольге выговаривает, родимые мои, так и ремизит: «Отхозяйничала тут, стерьвя! Свекром помыкаешь, вокруг пальца его обвела, стакнулась с ним и всем в доме вертишь. Мать ни при чем стала… Вот будет тебе, потаскуха, погоди ужо!» — Нюра говорила шепотом, оглядываясь, точно боялась, что ее подслушают, как она только что подслушивала под окном Зададаевых.
— Что и говорить, бабка Авдотья сурьезная. Теперь Ольгу со свету сживет, — заметил кто-то.
Наступило короткое молчание.
— Ну что ж, — снова заговорила, поправляя двумя руками выбившиеся из-под платка волосы, Филатова. — Надо было себя блюсти. Теперь расхлебывай, коли заслужила. Как же другие…
— Хорошо вот тебе поучать, Анна, — ответила ей Марфа, видимо искренне сочувствовавшая Ольге и пытавшаяся оградить ее, сколько можно, от нападок. — И с тобой бы это могло случиться, кабы нашелся кто…
— Что ж я, хуже Ольги, что ли?
— Зачем хуже, никто не говорит. Да вот вы с бабкой да невесткой молельню у себя устроили — у вас в избе ладаном, как в церкви, пахнет, только знаете, что поклоны бить, лампады жечь да монашков принимать…
— Известно, грехи замаливают…
— С дьячковским сынком…
В толпе хихикнули. Анна гневно сдвинула брови, хотела было ответить, и — кто знает? — вспыхнула бы, может, слово за слово, одна из тех частых в деревне злых ссор, возникающих из-за пустяков и нередко ведущих к темной мужицкой мести и лютой вражде между семьями. Но тут подбежала, запыхавшись, женщина. Она с ходу затараторила, обтирая углы рта кончиком платка:
— Ох, бабоньки, сейчас только услыхала, горе-то какое! Ах ты, боже мой, Васенька-то, крестник мой, без ноги остался — что теперь будет-то? Сам Зададаев стар становится — работать опять некому будет… А сирот-то от старшого, убитого Ивана, кто подымать станет? Трое ведь их, мал мала меньше…
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.