Избранное - [122]

На случай внезапного нападения решено было провести ночь на городской стене, и потому повар стражей, Ногаклес, с важным видом готовил пищу для всех тут же, на крепостном валу. Стоя над огромным котлом, он толок зерно в соленом молоке и, рассеянно помешивая каменным пестом, с беспокойством смотрел на Тайгет.

Все ждали. Уже поднимался ропот, ползли слухи, позорящие воинов. В отчаянии люди легко верят клевете; они были братьями тех, кто впоследствии отправил в изгнание Аристида, Фемистокла и Мильтиада, и, не в силах вынести тревожного ожидания, приходили в ярость. Но древние старухи качали головой, заплетая длинные седые косы. Они твердо верили в храбрость сыновей и ждали их с суровым спокойствием, как ждут волчицы своих детенышей.

Внезапно все небо потемнело, хотя вечер еще не наступил. Огромная стая воронов, появившись с юга, с жутким, злорадным карканьем пролетела над Спартой; они заволокли все кругом, затмив солнечный свет, и, спустившись, уселись на ветвях священных лесов, окружавших Тайгет. Вороны сидели неподвижно, настороженно, устремив к северу горящие глаза.

Их преследовали громкими криками и проклятиями. Катапульты грохотали, осыпая их градом камней, которые со свистом и треском вонзались в стволы деревьев.

Подняв руки к небу, грозя кулаками, горожане пытались отогнать стаю. Но вороны не тронулись с места, точно уже чуяли трупный запах убитых воинов, и крепко сидели на черных ветвях, сгибавшихся под их тяжестью.

Матери дрожали от ужаса при виде зловещих птиц.

Теперь заволновались и девушки. Всем им роздали священные мечи, много веков висевшие в храмах. «Для кого эти клинки?» — спрашивали они, поднимая кроткие глаза с блестящего лезвия на хмурые лица родителей. Их успокаивали улыбкой, оставляя невинные жертвы в неведении: лишь в последнюю минуту девушки узнают, что мечи предназначены для них.

Вдруг дети громко закричали. Их зоркие глаза что-то рассмотрели вдали. Там, на синеющей вершине пустынной горы, показался человек, который, видимо, давно уже бежал, подгоняемый ветром; он начал быстро спускаться к городу.

Все взгляды устремились на него.

Человек бежал, понурив голову, держа в руке суковатую палку, вероятно, срезанную второпях, на ходу, и, опираясь на нее, направлялся прямо к воротам Спарты.

Когда он достиг середины горы, еще освещенной последними солнечными лучами, стало видно, что он закутан в длинный плащ; путник, верно, не раз падал по дороге, ибо плащ был весь в грязи, так же как и палка. Это не мог быть солдат: у него не было щита.

Пришельца встретили угрюмым молчанием.

Откуда он бежит? От кого спасается? Дурное предзнаменование!

Такое бегство недостойно мужчины. Чего он хочет?

— Он ищет пристанища?.. Значит, его преследуют? Наверное, враги? Они уже близко?

В ту минуту, когда косые лучи заходящего солнца осветили путника с головы до пят, все увидели поножи у него на ногах.

Чувство возмущения и жгучего стыда всколыхнуло толпу. Все забыли о присутствии девушек, которые сразу поникли и побледнели, как лилии.

В воздухе прозвучало имя, его повторяли со страхом и отвращением. Это был спартанец! Один из Трехсот! Его узнали. Он, это он! Солдат, уроженец Спарты, бросил свой щит! Бежал! А другие? Неужели те, неустрашимые, тоже бежали с поля боя? Люди с искаженными от ужаса лицами, глядя на беглеца, воочию видели картину разгрома. Ах, зачем скрывать дольше постигшее их бедствие? Воины бежали… Все до одного… Они идут за ним вслед! Они появятся с минуты на минуту!.. За ними гонится персидская конница! И, глядя вдаль из-под руки, повар воскликнул, что уже видит их там, в тумане!..

Горестный вопль заглушил гул голосов. Это застонали разом старик и высокая старая женщина. Оба они, закрыв лицо руками, произнесли роковые слова: «Мой сын!»

Взрыв негодования охватил толпу. Беглецу грозили кулаками.

— Ты сбился с пути. Поле битвы не здесь, поверни назад!

— Не беги так быстро. Береги силы!

— Скажи-ка, дорого платят персы за щиты и мечи?

— Ефиальт, наверно, разбогател.

— Берегись, держи правее! Ты попираешь ногами кости Пелопа, Геракла и Поллукса.

— Проклятие! Ты потревожил прах предка — посмотрим, будет ли он гордиться тобой.

— Гермес одолжил тебе крылья со своих сандалий? Клянусь Стиксом, ты всех победишь на Олимпийских играх!

Воин, казалось, ничего не слышал и продолжал бежать к воротам города.

Oн не отвечал, не останавливался, и это приводило толпу в бешенство. Выкрики становились все грубее, все громче. Девушки замерли в оцепенении.

Жрецы вопили:

— Трус! Ты весь вымазался в грязи. Ты не целовал родную землю, ты грыз ее!

— Он бежит к воротам!.. Клянусь богами преисподней!.. Ты не войдешь в город!

Множество рук поднялось вверх с угрозой.

— Назад! Тебя бросят в пропасть… Нет! Ступай прочь! Мы не хотим осквернить наши рвы твоею кровью!

— Назад! Возвращайся на поле боя!

— Берегись! Тебя окружают тени героев!

— Персы украсят тебя венками! Дадут в руки лиру! Ступай, услаждай их на пиру, подлый раб!

При этих словах девы Лакедемона потупили голову и, сжимая в руках мечи, которые принадлежали древним царям свободной Спарты, молча заплакали.

Юные героини увлажняли слезами грубые рукоятки клинков. Они все поняли и обрекли себя на смерть ради отечества.