Избранное - [125]

Указывая на красное сердце, реявшее совсем близко от них, Элеонора спросила без всякого перехода, как спрашивают о том, что давно уже не дает покоя:

— Для чего вам такой обычай? Разве у матросов нет жен? Дома в городе полны женщин! Почему вы допускаете подобное на борту корабля?

— Я объясню, хотя все это не вполне для девичьих ушей. Видите ли, наши матросы холосты. Если я скажу вам, что больше половины экипажа не возвращается из столь дальних путешествий, вы поймете, что обзаводиться женами матросам не имеет смысла. Кто плавает на Восток, связан с жизнью так непрочно, что как бы и не считается живым. Поэтому на пристани их никто не встречает. А ведь и матросу нужен хоть кто-нибудь. Целый год он лишен всего, и какой же голод его обуревает. Нет, не голод. Неутоленная жажда. Вы сами в этом только что убедились. И если бы сейчас моряков с годовым жалованьем в кармане просто отпустили на берег, ничего хорошего не вышло бы, они бы оказались во власти женщин, и каких женщин! От всех заработанных денег наутро гроша ломаного не останется. Этого компания не хочет. Чтобы защитить моряков от них же самих, она ввела этот обычай. Нанимает женщин и организует их доставку. Когда матросы сойдут на берег, они по крайней мере будут уже владеть собой.

— А офицеры? А вы? — Вопрос вырвался у нее помимо воли.

Краска залила его мужественное загорелое лицо, и с тем движением, какое проделывает солдат, становясь во фронт, он ответил:

— Более высокое звание требует и более высокого самообладания.

Этим ответом он одновременно укротил свое внутреннее волнение, ибо от сидевшей подле него Элеоноры исходил такой соблазн, что несколько раз ему лишь с большим трудом удалось подавить желание обнять ее.

Элеонора, разумеется, заметила это и, стремясь направить беседу в иное русло, быстро попросила:

— Расскажите что-нибудь о последнем плавании. О самом удивительном вашем приключении.

— Трудно сказать, что было самым удивительным. Когда находишься в море, удивительные события следуют одно за другим; в тропиках то и дело спрашиваешь себя: неужели этот мир тот же, в котором ты родился? Но самое опасное приключение связано со штормом, налетевшим на нас у Негапатама.[118]

Мы шли близко к берегу (в такое время года никогда не ждешь сильных ветров), но внезапно нам пришлось бросить якоря на расстоянии мушкетного выстрела от скалистой гряды, которая, словно далеко выдвинутый волнорез, защищает берег.

Пока мы убирали паруса и задраивали пушечные порты, шторм разыгрался не на шутку, и вся наша надежда была лишь на якоря.

Окажись вы тогда на корабле, вы бы зажмурили глаза. Впереди надвигающиеся горы воды, позади скалы в пене разбившихся валов, за скалами на берегу местные жители, предвкушающие нашу гибель, справа и слева кипящая бездна, над головой свинцовое небо в клочьях летящих туч и сверкающих зигзагов молний, а под нами, в глубине, зияющие провалы океана, где порой на мгновенье мелькало обтекаемое тело акулы (хищники будто чуют, что кораблю грозит беда), — куда ни глянь, со всех сторон жуткие, вызывающие дрожь картины.

И ничего, ничего не могли мы предпринять, разве только по возможности укрыться от донной волны, если она вдруг появится. Вы, наверное, слышали, это волна, которая прокатывается по кораблю с носа до кормы и смывает все, что может сорвать с места. Лишь несколько человек, крепко привязанных, оставались наверху для наблюдения.

Матрос, находившийся на корме, возле фонарей, заметил шлюпку, оторвавшуюся от другого корабля, стоявшего на якоре недалеко от нас. Шлюпка, взлетая на волнах, двигалась в сторону наблюдателя. «Скоро ее в щепки разобьет о скалы», — подумал он. Не спуская со шлюпки глаз, в тот миг, когда она очутилась на гребне волны, он обнаружил, что в ней люди. Обычно при штормовой погоде в шлюпки сажают нескольких матросов, следящих за их сохранностью. «Может быть, они пройдут близко от меня и я смогу бросить им конец», — с этой мыслью матрос, отвязавшись, приготовил трос к броску. Шлюпка все приближалась, казалось, пройдет она под самым кормовым свесом. Матрос, держа конец наготове, увидел вдруг, что шлюпка полна воды и волны вот-вот затопят ее окончательно. Двое моряков непрерывно вычерпывали воду, трос им не поймать.

Тогда наш матрос, улучив момент, прыгнул в бушующую стихию, вынырнул возле шлюпки, перебрался через борт и мгновенно закрепил трос.

Риск был огромный, но трос выдержал, якорные канаты тоже, шлюпка была спасена.

Слушая рассказ, Элеонора откинулась назад, заложив руки за голову, и взгляд ее скользил все выше и выше по вантам, пока не достиг верхушки мачты, на которой развевался флаг.

— А матрос, проделавший все это, сейчас на борту? — спросила она, не меняя позы.

— Да, сейчас вспомню, кто это был. Ага! Это Янсоний, доставивший вам столько неприятностей.

Уже в который раз слезы брызнули из глаз Элеоноры. Чего только не случается в этом проклятом, дурацком, благословенном Амстердаме!

— Так мне надо было?..

Молодой офицер не ответил, понимая, что вопрос задан не ему. Теперь он мог наблюдать за ней более откровенно и, чем дольше на нее смотрел, тем больше она ему нравилась. Он хотел лишь одного: заключить ее в свои объятья и превратить «воронье гнездо» в гнездышко любви, однако что-то удерживало его от этого. Возможно, ощущение, что Элеонорой владеют более глубокие чувства, нежели обычная плотская страсть.