Избранное - [177]

Йожи нередко думал и о том, что для партии все это тоже небезразлично, — ведь партия требует от своих членов порядочности в семейной жизни. А вот у него вся жизнь пошла шиворот-навыворот, не то что у других рабочих-коммунистов, и это было так стыдно! Разве ему поверят, что не он здесь виноват? Ведь в таких случаях всегда говорят: коли стряслась беда — виноваты оба! Ведь коснись неурядиц в семейной жизни, всякий ответит мудрой, старинной поговоркой: «Э, милок, дыма без огня не бывает!» Но кому известно, что здесь речь идет совсем о другом? Само собой разумеется, мужчина не должен эксплуатировать женщину, но разве это значит, что женщина может эксплуатировать мужчину? Ведь эта «дама» присосалась к его шее, как пиявка!

Не удивительно, что у Йожи не ладилось дело и на заводе — он был так захвачен своими мыслями, что нет-нет да и остановится во время работы: «Вот чертова кукла! Вышвырну вон!»

А то рисовалась ему иная картина: он возьмет ее за руку, посмотрит в глаза и скажет: «Ну, милая женушка, вот бог, а вот порог, хватит с меня семейного счастья!» Без крика, без ругани, вежливо откроет дверь: скатертью дорожка. «Ступай к отцу с матерью, и пускай они делают с тобой что хотят, воспитывают или переделывают заново, мне какое дело! Хоть за другого выдают, мне все равно, можешь осчастливить кого угодно, только меня избавь от этого ярма. Пускай попробуют другие!»

Но все это, разумеется, только больные мечты, которыми он дурманил себя. А в действительности все было гораздо труднее: стоило ему подумать о разрыве, как являлись толпой сотни вопросов, и каждый из них был неразрешим.

* * *

Писателю трудно закончить эту историю, ведь ее, наверное, уже закончил сам читатель, и рассказывать дальше — значит лишь попусту тратить слова. Жить вместе было для них уже невозможно, но невозможным казался и разрыв. Куда идти? У Ибойки были родители, хотя они и ютились в комнате привратника, но у Йожи и этого нет, нет ничего!

Впрочем, родительский кров теперь совсем не привлекал Ибойку. Она привыкла к самостоятельной жизни замужней женщины, и возвратиться опять под власть тирана-отца для нее было бы ужасно. Да и куда она денет свою мебель, свои шкафы, битком набитые платьями и уймой всякой дребедени? Кроме того, она знала — благо ее просветили подружки, — что квартира в Будапеште — сущий клад. Это лучшее приданое — дороже, чем участок земли в деревне! «За такую квартиру нынче берут в жены даже старых уродок, милочка, а о такой красивой молодой женщине, как ты, нечего и говорить!» У нее хватило ума, чтобы понять это. Сообразила она также (на это подбивали ее и приятельницы), что ей непременно надо выжить из квартиры Йожи, но так, чтобы и в дальнейшем пользоваться плодами того, что в свое время она вышла замуж за стахановца.

А Йожи просто не знал, что придумать. Идти к Бенчикам, возвращаться к прежнему житью-бытью на диванчике в кухне, пока не найдет себе комнатушку? Теперь и это не очень-то легко. Но если даже так, куда он денет дочь? Он не оставит Эвику ни за что на свете, ведь, как только он уйдет, его квартира превратится в притон для приятельниц и приятелей Ибойки! Нет, это невозможно!

Эти муки и сомнения тянулись долго, месяцами. Развязка, как всегда, наступила неожиданно.

Однажды вечером Йожи, возвращаясь с работы, встретил компанию Ибойки на лестничной площадке у своих дверей. Там были не только Илика с Чепикой, но и долгогривый брюнет, и пижончик со своим перманентом. По-видимому, они так заболтались или заигрались в карты, что позабыли вовремя убраться. Ибойка даже не успела проветрить после них квартиру.

В душе Йожи, как всегда при виде этих людей, вспыхнула ярость, и он ворвался в комнату вне себя.

— Сколько раз тебе говорить, чтобы этих типов в моей квартире и духу не было? — накинулся он на Ибойку.

Ибойка заранее приготовилась к схватке, она только и ждала, что скажет ей этот сиволапый мужик. Выпитая палинка и черный кофе придавали ей храбрости.

— Что такое? Это мои-то друзья для тебя «типы»! Да они лучше тебя во сто раз, заруби себе это на носу!.. И больше любят меня, чем ты…

— А мне наплевать, пускай любят, но сюда им ход закрыт!

— А мне наплевать на тебя, они все равно будут приходить ко мне! Ты мной не командуй, я тебе не прислуга!

— Я сказал: или я, или они. Эти проститутки и проходимцы тебе не компания…

— Ай-ай, вы только посмотрите на эту деревенщину! Как он задается! Ему, видите ли, мои знакомые нехороши… Но сам-то ты кто, что так задираешь нос? Что ты такое?! Мужик сиволапый, деревенский чурбан!

Йожи усилием воли овладел собой.

— Берегись, Ибойя, берегись… Думай, что говоришь, не то, смотри, добра от меня не жди! Больше я не буду таким простаком…

— А чем ты будешь? Чем ты можешь быть, несчастный дуралей, чем ты был до сих пор? Ничтожество, деревенщина, чурбан! Даже стахановца из тебя «товарищи» сделали. Хватит с меня, натерпелась, пропади ты пропадом со своим мужицким отродьем!..

Для Ибойки и ей подобных слово «мужик» — это страшное оскорбление, и потому, желая уколоть противника в самое сердце, смертельно обидеть его, она повторяла это слово бессчетно.