Избранное в двух томах. Том первый - [8]

Сейчас семья медленно брела вслед за своим верблюдом. Мальчик устал, его мучил голод, томила жажда. Он поднял глаза на отца. Обливаясь потом, отец тащил на спине огромный мешок, который они не смогли нагрузить на верблюда; отец согнулся под тяжестью, но не проронил ни слова.

В родные места Мурат вернулся лишь через восемь лет. Он кое-чему научился за эти годы, кое-что повидал. Ему было уже двадцать — настоящий джигит. Вероятно, впечатления детства слишком сильны, слишком устойчивы: Мурату казалось, что его встретит такая же угрюмая свинцовая Жандыз, какой она была в день расставанья. Но, едва перевалив Агадырь, он увидел на берегу реки широко раскинувшийся аул, а на взгорье — косяки лошадей. Бескрайняя степь, очнувшись от зимней спячки, дышала полной грудью и наслаждалась весенним днем.

Мурат подъезжал к Тастумсыку. Ему хотелось соскочить с арбы, подбежать к реке и кинуться в ее светлые воды. Но уполномоченному по конфискации имущества у крупных баев не следовало этого делать.

Мурат только шевельнулся разок и выпрямил спину. Аул сохранил свой прежний облик. Темноватые круглые юрты. Конные джигиты с неизменными куруками в руках. Скот, возвращающийся к вечеру с пастбища и вздымающий высокие столбы пыли. Перед дверьми огонь, разложенный в яме.

Только на той стороне реки аул Дербисали стал как будто меньше. Раньше там отдельной кучкой жались друг к другу большие белые юрты, теперь они потемнели. Три дня Мурат объезжал аулы и беседовал с людьми. В городе он получил ясные указания и знал, что ему надлежит сделать: крепко опираясь на бедноту, перетянуть на свою сторону середняков и, разоблачив крупных баев, конфисковать их имущество.

Но когда он приехал в аул, все спуталось. Скота у Дербисали оказалось значительно меньше, чем это значилось в списке Мурата. При таком наличии скота Дербисали не попадал под конфискацию. Мурат пытался расспрашивать, куда подевался скот. Одни уклончиво отвечали: «Откуда нам знать! Разве мы подсчитывали, у кого сколько голов скота?» Другие же говорили: «Тебе ли не знать, дорогой, что такое джут? А он не забывает нас. Ну и к тому же водятся в степи волки и хищники разные».

Мурат отправился в аул рода Дербисали. Дербисали был человек крупного телосложения, с гордой осанкой. Мурата он встретил у юрты. В детстве Мурат видел Дербисали не больше двух-трех раз. В то время это был красивый румяный человек; носил длинный татарский бешмет синего сукна и остроконечную синюю шапку.

За восемь лет он заметно изменился, в бороде появилась седина. И прежней важной осанки тоже не было. Дербисали постарел, осунулся.

На голове — поношенная лисья шапка, на плечах — только легкий халат.

Дербисали помог Мурату сойти с арбы и провел его в небогато обставленную юрту из пяти решеток.

— Голубчик мой, Мурат, казахи так говорят^- «Если издалека приехал шестилетний ребенок, то даже шестидесятилетний старец обязан его поздравить с прибытием». Но я не мог проведать тебя. Что скрывать — опасался сплетен. Ведь что станут говорить? Дербисали, мол, спешит подольститься к человеку, который приехал забрать его скот.

Так говорил Дербисали, сидя против Мурата и поджав под себя ноги. Ладонями он погладил свои колени и, немного откинувшись назад, оглядел Мурата с ног до головы.

— Ведь время сейчас какое? Все равно власть заберет скот, который положено забрать, тебя ли она пошлет на это дело или другого, — сказал он и, вздохнув, продолжал: — Не принимай моих слов близко к сердцу. Говорю все это потому, что к слову пришлось. Ну, как здоровье отца и матери? Арыстан, надеюсь, еще не состарился? Как наша сестра Жамиля? Кстати, ведь ты близкий нам человек, племянник. А Жамиля — дочь нашего рода Байжума.

Собираясь к Дербисали, Мурат внутренне подготовил себя к неизбежной схватке с классовым врагом. А Дербисали повел себя как родич. И не столько для того, чтобы дать отпор Дербисали, сколько для самого себя Мурат прямо и резко высказал все, что думал об этом человеке с детских лет.

— А не для этой ли родной сестры вы в трудную минуту пожалели коровенку?

Дербисали вытаращил на Мурата глаза и вдруг рассмеялся:

— Ишь ты, где поймал! Ну, весь в отца уродился. Прямо от Арыстана и не отличишь. Тот тоже никому и ни в чем не спускал, каждое словечко помнил.

Дербисали неожиданно оборвал смех и рассудительно заговорил:

— Тот год обезьяны мы тоже пережили нелегко. Отощать, правда, не отощали, но были близки, к тому. Возле меня в тот год весь аул Байжума кормился. Но твои слова — к месту. Мог бы я дать Арыстану кобылицу либо коровенку. И не дал. Почему? Все оттого, что жадность крепко въелась в душу. Кто знает, может, теперь мы и расплачиваемся за эту жадность.

Вечером Мурат возвращался к себе. На пути его встретился одинокий всадник. Это был невысокий крепыш с маленькой черной бородкой; не слезая с коня, он поздоровался с Муратом и, прищурив глаза, усмехаясь, посмотрел ему в лицо:

— Вижу, ты меня совсем не узнаешь, Мурат?

Мурат пристально всмотрелся.

— Вы... вы... Жангабыл! Ассаламалейкум, Жанеке! — крикнул Мурат, спрыгнул с арбы и протянул руку.

— Здравствуй! Живи долго. Покинул ты наш аул еще мальчиком, а не забыл, — ответил Жангабыл, соскочил с коня и сильно тряхнул руку Мурата. — Вот он каков теперь, сын Арыстана, большим начальником стал! Три уже дня как приехал и все не слезаешь с арбы. Мы с Арыстаном друзья были, а сын его так и не собрался проведать нас. Ну, ничего. А к тебе дело есть. Отпусти возчика, пройдемся пешком, поговорим.