Избранное в двух томах. Том первый - [6]

— Нет, я не понимаю вашего утверждения, — спокойно ответил Мурат. — Наша дивизия недостаточно подготовлена. Это верно. Мне ли этого не знать! Вон сколько времени я гонял своих бойцов, а не добился того, что нужно. Знаю. Но знаю также и то, что в боях мы наверстаем упущенное, война закалит дивизию. В этом я не сомневаюсь.

Купцианов недоверчиво взглянул на Мурата: не показывает ли комбат острых коготков?

— Мы люди военные, — проговорил Купцианов, поворачиваясь к Уали, который тут же кивнул головой, соглашаясь с ним. — Значит, не боимся ни пули, ни правды. Зачем нам тешить себя иллюзиями? Нужно смотреть правде в глаза, как бы она ни была жестока. В настоящее время наша дивизия — лишь суррогат войска.

— Конечно, лучше горькая правда, чем сладкая ложь, — присоединился к нему Уали.

Мурат, пытаясь до конца понять Купцианова, словно взвешивал его на ладони: на взгляд Купцианов казался отлитым из свинца, а на ладони весил мало, словно оловянный.

— Простите меня за откровенность, — сказал Мурат с присущей ему резкостью. — Я тоже выскажу горькую правду. Может ли солдат, заранее знающий, что его оружие даст осечку, уверенно идти в бой? Может ли командир, заранее убежденный в неспособности своих солдат, спокойно обрекать их на гибель? С такими, простите, воззрениями нельзя ехать на фронт.

Мурат говорил зло, каждое слово вколачивая, как гвоздь. Этакий ерш! Купцианов почувствовал себя уязвленным. Но он сознавал, что зашел слишком далеко. Стремясь свести разговор к шутке, он рассмеялся:

— Ну вот вы заговорили, как обвинитель. Ах я бедненький!.. А все же нужно сознаться — вы оптимист.

— Я не могу присоединить себя к числу крикунов и бахвалов. Но, что я оптимист, это верно. Верю в свой батальон, хотя и недавно им командую.

Атмосфера накалялась, и Уали почувствовал себя неловко. Конечно, до ссоры еще далеко, но в этой размолвке глубокий смысл, и довольно неприятный. Именно так начинают затягиваться узлы в отношениях командиров.

И они оба — Купцианов и Мурат — были дороги ему.

Купцианов — начальник, друг и доброжелатель, и не скрывает этого. Что касается Мурата, человек он тоже не чужой. Была своя прелесть в их старой дружбе. Подобно Уали, Мурат был одним из первых казахов, получивших хорошее образование. Это связывало их.

От чистого сердца Уали решил вмешаться.

— Мурат, Вениамин Петрович, — обратился он, поворачиваясь то к одному, то к другому. — Какой смысл обострять разговор? У нас есть праведный судья — время. Оно покажет, кто прав. Не будем спорить. Мы расстались с красавицей Алма-Атой. Давайте же выпьем алма-атинского вина!

— Кажется, подъезжаем к станции. Я пройду по эшелону. — Мурат встал.

Поезд остановился. Мурат не успел выйти: в вагон поднялся Ержан.

Уали спросил приветливо:

— Ну, как дела, Ержан?

Ержан грустно кашлянул и обратился к Мурату:

— Разрешите доложить, товарищ капитан?

По лицу Ержана Мурат угадал: случилось что-то недоброе.

— Докладывайте.

— Боец Шожебаев отстал от эшелона.

— Когда?

— При отправлении.

Купцианов и Уали недоуменно переглянулись.

— Этого еще не хватало!

— Хорошенькая новость!

Мурат некоторое время молчал. Это был удар неожиданный и потому ошеломляющий. Он и в мыслях не мог допустить, что случится такая неприятность. Холодным взглядом он окинул Ержана. Этакая образина! А ведь казался ловким, расторопным. А на деле — рохля. Ишь, стоит... смотреть жалко. Таким не людьми командовать, а хотя бы как-нибудь оберегать себя.

Грозный окрик не подействовал бы на Ержана так угнетающе, как это ледяное молчание Мурата.

Он пробормотал, едва шевеля губами:

— Я виноват. Не уследил.

— И без того знаю, что виноват, — сказал Мурат. — Но как это случилось? Нечаянно отстал? Или... сбежал?

— По-моему, нечаянно отстал.

— Но ты не уверен? — спросил Мурат в упор.

— Трудно сказать...

Мурат еще раз оглядел Ержана с головы до ног и безнадежно махнул рукой.

— Пройдем в твой вагон.

При появлении Мурата бойцы вскочили с нар и вытянулись в струнку. Но лишь немногие смотрели командиру в лицо.

Мурат вышел на середину вагона и, заложив руки за спину, оглядел людей. На всех лицах было виноватое выражение.

— Садитесь, — приказал Мурат и оглянулся, разыскивая глазами табурет.

Один из бойцов придвинул к нему ящик. Мурат сел поудобнее, закурил. Все в молчании следили за ним.

— Давайте разберемся в этом позорном происшествии, — сказал Мурат. — Кто из вас может что-нибудь сказать? Что вы думаете о Шожебаеве? Может, у него был тайный умысел? — Этот вопрос как бы заморозил людей. Наступило долгое тягостное молчание.

Наконец поднялся Картбай. Мурат с удовольствием оглядел его невысокую, крепко сбитую, ширококостую фигуру, румяное лицо со следами оспы и с редкими рыжеватыми усами.

— Насколько я знаю, злого умысла у него не было, — сказал Картбай.

«Этот зря не скажет, — подумал Мурат. — Джигит серьезный». И не стал больше спрашивать. Поднялся сержант Добрушин, краем глаза покосился на Ержана, затем на Мурата и поднес руку к виску:

— Товарищ капитан, Шожебаев — боец моего отделения. Разрешите, я сойду и завтрашним эшелоном самолично доставлю его. Это темный человек, отсталый. Запутался где-нибудь между рельсами.