Избранное в 2 томах. Том 2 - [184]

Я прошел через комнату, — стекло хрустело у меня под ногами, — и сел на железную раму кровати.

Фонарик я погасил. Царила тьма, только чуть-чуть светился оконный проем, за ним стояло зеленоватое, залитое бледным лунным сиянием небо. Царила тишина, только у меня стучало в висках.

Я был один.

В тупом безразличии я просидел довольно долго. Перед моим умственным взором не вставали больше печальные виденья. Я просто сидел в разрушенной комнате посреди всякого хлама, и из углов тянуло сыростью и аммиаком… Но вокруг меня поднимались четыре стены, надо мной виднелся потолок, вряд ли кто заглянет сюда, в эти жуткие руины, посреди ночи, я могу переждать здесь до утра.

Может, Ольга живет теперь в другой комнате, там, на первом этаже? Может, это прозвучал ее голос? Эта мысль не взволновала меня. Мерзость запустения вошла в мою душу.

Я ощущал раму под собой, в ней сохранились железные прутья, на которые можно было лечь: прут под плечи, прут под поясницу, прут под ноги. Я лег, железо лязгнуло. Я заложил руки под голову и смотрел в оконный проем на зеленое небо. Луна поднималась в небе. Скоро она станет против окна. Так стояла она и год назад в эту пору.

Что готовит мне завтрашний день?

…Первые шаги сегодня были неудачны.

Я пришел в город через Дергачевские леса, затем через село Алексеевку и Зашатиловские овраги вышел прямо на стадион.

Был третий час дня, матч был назначен на три тридцать. Народу пришло довольно много — на футбол зрители собирались даже на захваченной врагом земле, — и оркестр немецких трубачей уже продувал мундштуки, чтобы исполнить марш перед началом матча. Я пробрался в толпу.

Матвейчук, который часто бывал в городе, усердно обучал меня, как держаться в толпе, среди своих и немцев, чтобы не вызвать подозрения. Я старался точно следовать советам Матвейчука. Я сохранял независимый вид среди своих и улыбался, когда на меня падал взгляд немца. Я старался не заговаривать со своими первым и бросал льстивое словцо, когда немец, не прося извинения, отстранял меня или наступал мне на ногу. Это меня не оскорбляло: я должен был так делать, потому что выполнял порученное мне задание и обязан был его выполнить. Но следить за собой и быть все время начеку было очень трудно, гораздо труднее, чем тогда, в конце зимы, когда я выходил в первый рейд во вражеский тыл. Тогда я бродил по чужим местам, среди неизвестных мне людей, а теперь я был в родном городе и на каждом шагу мог встретить человека, знавшего меня раньше. Со своими мне будет труднее, чем с немцами.

Я смотрел матч до конца. Шло состязание между сборной городской командой и командой немецких танкистов «Медведь». Среди одиннадцати футболистов городской команды я не увидел футболиста в непарных бутсах. Я обошел поле и присмотрелся к запасным, — у них тоже на ногах были желтые бутсы. Футболист в непарных бутсах должен был непременно играть сегодня, но он не играл.

Неточная явка? Случайность? Провал? Так или иначе — первая связь была потеряна…

Я вышел с территории стадиона, миновал шатиловские овраги и, обходя центр города, по Барачному переулку и улице Писателей, вышел мимо Клинического городка на Бассейную. Сейчас меня беспокоило только одно — где провести ночь, как скрыться от патрулей и дожить до завтрашней встречи в библиотеке? Безотчетно я направился туда, где жил раньше…

…Мне было очень неудобно лежать сейчас на железной раме, я ворочался с боку на бок, прутья скрипели, и я прислушивался к гулкому отзвучию на пустом этаже.

Ольга, очевидно, не пережила зимы. Как суждено было ей погибнуть? От голода? В гестапо? В противотанковых рвах за городом?

Лихорадочный, тяжелый сон медленно смыкал мне глаза.

Проснувшись утром, я спустился по лестнице и остановился на нижней площадке. Если я выйду сейчас через черный ход во двор, меня могут увидеть местные жители. Может, лучше пройти через вестибюль и парадный ход прямо на улицу?

Я свернул с площадки — не на черный ход и не в вестибюль к парадному подъезду, — а в коридор первого этажа, остановился перед дверью, из-за которой услышал вчера шум примуса, и постучался.

— Кто здесь? — спросил женский голос, и у меня замерло сердце.

— Скажите, пожалуйста, где живет Ольга Басаман?

Дверь отворилась, и на пороге показалась женщина. Это была пожилая женщина, за подол ее держался ребенок.

— Кого вам надо?

— В этом доме, — сказал я спокойно и вежливо, — в прошлом году, еще при «советах», жила моя знакомая, стенографистка Ольга Басаман. В тридцать пятой комнате на втором этаже. Я потерял ее из виду уже давно, а сейчас мне необходимо найти ее. Не скажете ли вы мне, в какую комнату она перебралась?

Женщина внимательно посмотрела на меня, однако она не удивилась.

— Я помню, — сказала она, — что здесь жила стенографистка Басаман. Она теперь здесь не живет, и я не знаю, куда она перебралась. Раза два я встречала ее на улице.

Она встречала Ольгу на улице! Значит, Ольга жива…..

— Давно вы ее встречали?

— Месяца два назад.

— Два месяца!

— Простите за беспокойство, — извинился я.

— Ничего, — сказала женщина. — Теперь все друг друга ищут. — Она хотела притворить дверь, но задержалась. Она любила поговорить, и характер у нее был, видно, приветливый. Ей хотелось утешить меня. — Попервоначалу, — сказала она, — все друг друга избегали, не до того было, а теперь люди как-то ожили, и все, все поголовно, бросились разыскивать своих родственников, друзей, знакомых. Но многих уже нет на свете…