Избранное. Тройственный образ совершенства - [38]

55. – Идеальный образ творческого труда – точно аккумулятор, в котором на время сосредоточилась вся живая энергия личности, без остатка, и труд осуществляющий разряжает, освобождает эту энергию; и потому, чтобы вернуть себе свободу, одержимая личность вкладывается в творческий труд сполна, изо всех сил. Оттого в творческом труде совершается всестороннее раскрытие личности; не только явные силы ее развивают свою наибольшую деятельность, но и вызываются из дремоты к действию силы скрытые, не ведомые раньше самому творцу. Напротив, в фабричном труде личность не расцветает, а глохнет, как заброшенное поле, ее глубокие слои остаются бесплодными и мертвеют. Политикоэкономы не подозревают, какие огромные количества недоданной, невыявленной в мире рабочей силы напрасно пропадают в порабощенной воле трудящихся.

56. – Так в вещах обезличивается не только природа, но и рабочий. А потребитель? – Число искусственных вещей растет неимоверно. Кипит работа на бесчисленных фабриках, миллионы рабочих с быстротой удивительной, с ловкостью фокусников превращают живое естество в вещи. Города и села наводнены вещами, дома загромождены ими; вещи дешевеют с каждым днем, и уже не только богатый, как некогда, но и бедный теперь обставлен их густым строем. Первобытный человек жил среди живых созданий природы: вокруг нас уже ничто не струится, не движется, не цветет; мы окружены исключительно вещами. И этот чудовищный рост производства двояким образом изменил природу вещей.

57. – Живое создание вмещает в своей личной форме несчетные концентрические круги семейства, вида, рода и пр., до последнего, самого широкого круга, который объемлет физико-химические свойства, общие уже всем созданиям. Прогресс техники состоит в том, чтобы научиться использовать в природном теле силы все более широких кругов, погашая в них силы меньших кругов. Надо дробить природную форму на куски все более мелкие, надо разлагать их состав все глубже, ибо чем дальше вглубь естества, тем оно сроднее и послушнее человеческой воле. Оттого в наших вещах почти уже нельзя узнать форму природных тел, из которых они сделаны.

58. – Чувствительна к свету фотографическая пластинка, микрофон слышит звуки в ночной тиши, но более всех аппаратов беспримерно чуток и восприимчив человеческий дух. В необтесанной колоде и необделанной шкуре он яснее ощущает космическое, нежели в крашеной коже и полированной доске; чем больше измельчено и смешано вещество природных тел, тем слабее в нем чувствуется тайна. Из многих потоков, которыми стремится вперед культура, вот один быстрейший: возрастающее обезличение природных тел в вещах. От пищи до тончайших предметов роскоши, вещи, за немногими исключениями, ценятся тем выше, чем бесследнее в них вытравлен облик природных тел. Бедный живет в тесовой избе, одевается в небеленый холст, ест вареные овощи и вареное мясо, а в доме богатого нет голых бревен, его одежда – из крашеных тканей, в его пище мясо и овощи преображены неузнаваемо, и воду он пьет не простую, а смешанную с останками других природных тел, и даже воздух подправляет вокруг себя частицами цветочных трупов.

59. – В вещах обезличиваются не только природные тела и рабочий, – обезличивается и потребитель. Так как каждая особенная вещь требует для себя специальной степени дробления и специального смешения природных тел, то фабрикант, стремясь удешевить производство, естественно норовит изготовлять возможно большое количество одинаковых вещей из однородной массы. А для того чтобы вещь продавалась в большом количестве, она должна удовлетворять большое число людей, то есть необходимо, чтобы возможно многие узнавали в предлагаемой вещи свою собственную преднамеренность и свой образ красоты. Поэтому в современных вещах отсутствуют все тонкие оттенки индивидуального сознания и вкуса; пред ними я – не личность, не единственный, а любой из обширной группы людей.

60. – И вот эти-то вещи, втройне обезличенные, окружив нас плотной толпою, воспитывают нас своим непрестанным присутствием. Живой дуб полон тайны и внушает благоговение. Не мысля знаешь, что он, как царь, – и лицо, и символ. Он стоит пред тобою отдельный, целостный и неповторимый, замкнутый в индивидуальную форму и утверждающий свое личное бытие. И в то же время его вид уводит твое сознание в даль его отдельного преемственного ряда, и чрез него – в беспредельную ширь всеобщего бытия; он учит тебя знать единство вселенной и железную связь ее законов. Эта наука, преподаваемая человеку живыми созданиями природы, есть высшая и нужнейшая из наук, ибо единственная, какую он воспринимает целостным духом. Ее-то не содержат в себе человеческие вещи.

61. – В этом письменном столе еще уцелел некий скудный остаток сил живого дерева, которые человек частью умышленно сохранил, частью не сумел истребить. Волокнистость дерева, его твердость и мягкость, его вес и химический строй – последние, тлеющие угли костра. Их уже ничто не оживит, они неудержимо гаснут, – мы говорим, что вещь изнашивается. Гаснут же они потому, что эта вещь мертва. В природном создании пребывает некий творческий дух, зиждущий и обновляющий создание; в человеческой вещи нет этой зиждительной силы, и оттого она неспособна рождать из себя подобную себе; оттого же между ее частями нет органической связи: ножки стола не выросли из стола; и оттого же, наконец, она неспособна сама регулировать свою жизнь сообразно с изменениями окружающей среды и восстановлять свое равновесие, когда оно нарушено.