Избранное. Том 2 - [133]

— Меня удивляет, — сказал жанжун, просматривая материалы допросов муллы Аскара, — меня удивляет, господин дарин, что среди бунтовщиков появляются люди духовного звания. Религия и бунт — невероятное сочетание!

— Мне кажется, Аскар всю свою жизнь не столько проповедовал религию, сколько подрывал ее основы. Я достаточно хорошо изучил его, чтобы утверждать это. Аскар всегда выступал соперником и противником духовенства, призывавшего к сотрудничеству с нами и повиновению властям. Обратите внимание на эти бумаги, ваша светлость. — Длиннобородый пододвинул жанжуну стопку бумаг.

Жанжун, кисло поморщившись, начал читать, но перевернул только несколько листков.

— Эти чаньту подобны язвам на здоровом теле, — проговорил он, хлопнув себя по коленям. — Никакой им пощады, никакого снисхождения, вы слышите, господин дарин?

— Все это, ваша светлость, не просто прошения в пользу Аскара, это его оправдание и защита.

— Опасный человек… Но при удобном случае следует расправиться и с теми, кто вздумал его защищать.

— Совершеннейшая правда, ваша светлость. Я прибавил бы к вашим словам только то, что мы должны соблюдать величайшую осторожность.

— То есть?

— Легко убить тигра, попавшего в капкан. Важно посадить в клетку тех, кто еще на свободе.

— Говорите яснее.

— Если мы поспешим с казнью Аскара, то лишь подольем масла в огонь.

— Так что вы предлагаете? — Жанжун поднялся с места и начал набивать свою длинную трубку.

— Я думаю, до тех тех пор, пока мы не обрежем крылья мятежникам, таким, как Ахтам, живой Аскар для нас полезней мертвого.

Потягивая трубку, жанжун размышлял над сказанным. Длиннобородый хотел упомянуть еще о Маимхан, но не посмел больше тревожить жанжуна. Да и неловко было докладывать его сиятельству всего-навсего о какой-то девчонке.

— Чем же вы занимались до этого времени, если не могли поймать беглого каторжника?

— Он прячется в таком месте, где его очень трудно захватить. Две наши попытки не дали результатов. Солдаты не привыкли действовать в горных условиях…

— А почему бездельничает Хализат? Этого осла надо использовать в подобных случаях…

— Мы ждали ваших указаний.

— Я даю вам срок — одну неделю. Если вы не покончите с Ахтамом, тогда… Тогда пеняйте на себя…

— Последние дни я занимался заговором Аскара. Теперь наступает очередь приняться за Ахтама и прочих.

— Шанжан, именно сейчас необходимо взяться за создание уйгурских военных отрядов, о которых мы с вами говорили прежде.

— Сейчас ли?..

— Вы возражаете? — Жанжун побледнел: он все время чувствовал, как длиннобородый незаметно, с подобострастной улыбкой переиначивает его мысли, поправляет, подправляет и в заключение получается так, как хотел бы он сам, а не так, как желал жанжун.

— Если мы создадим военные части из чаньту, то не вложим ли тем самым в руки врага оружие против себя, и притом в столь критический момент?

Жанжун, сознавая превосходство длиннобородого, мрачно уставился на него и ничего не ответил.

— Но все, разумеется, будет исполнено, как хотелось бы вашей светлости…

— Ладно, поговорим об этом после, — проворчал жанжун.

Обсудив вопросы, связанные с Аскаром и подавлением зародившегося мятежа, в частности — вопрос о неотложной экспедиции против Ахтама, жанжун выехал из Кульджи в Куру. Что же до длиннобородого дарина, то он отправился ро дворец к Хализату.

— Господин гун, — сказал длиннобородый, снимая кожицу с розового суйдунского[110] персика, — по вашей милости и милости кази-калана мне пришлось забыть, что такое покой. — Он усмехнулся и проглотил персик, наполненный ароматным соком.

Хализат и кази-калан переглянулись и тоже рассмеялись, правда, несколько смущенно.

— Светлый разум господина шанжана — залог спокойствия не только для каждого из нас, но и для всего Илийского вилайета, — вкрадчиво заметил Хализат.

— Вот именно, — подхватил кази-калан, — для всего вилайета. Ведь такие разбойники, как этот Аскар, — это враги не только правительственной власти, они выступают против порядка, установленного аллахом.

Длиннобородый дарин желчно улыбнулся последним словам кази-калана. «Уж тебе бы держать язык за зубами, бухарский ишак, объевшийся кизяком», — хотелось сказать ему, но он смолчал. В расчеты шанжана не входило ссориться с гуном и его окружением.

— Смута подавлена. Все войдет в свою колею, если будет на то воля аллаха, — проговорил Хализат.

— Нет, господа, — отрицательно покачал головой длиннобородый. — Я посетил сегодня его превосходительство жанжуна…

— И что же, господин дарин?..

— Я думаю, в ближайшие дни нам предстоит еще немало хлопот. Нам, то есть не одному мне, но и вам, господин гун, и вам, господин кази-калан… — Длиннобородый одарил каждого из сидящих перед ним любезной улыбкой. — Если, разумеется, вы дорожите благорасположением жанжуна…

У обоих его собеседников беспокойно вздрогнули зрачки.

— Жанжун доволен арестом Аскара, но считает, что еще рано радоваться нашим успехам. Семь дней, и ни единым днем больше — вот срок, которым мы располагаем для поимки Ахтама и остальных мятежников. — Длиннобородый потянулся к блюду с фруктами, выбрал персик покрупнее и не спеша принялся очищать его от кожицы.