Избранное. Том 1 - [56]

После войны отец делал все необходимое, чтобы найти сына. А когда всесоюзные розыски не помогли, он обратился к военным друзьям, жившим в разных концах страны. Сам, бывая в командировках, во время отпусков, посещал детские дома. Но все было бесполезно. И все же ему повезло: в Крыму, куда они с женой приехали к родственникам, они нашли своего сына.

... В вокзал ввалилась большая группа цыган. Она в одно мгновение рассредоточилась по всем залам и приступила к своим обычным делам. Женщины в длинных юбках с пестрыми оборками с грудными ребятишками на руках стремились остановить кого-нибудь из пассажиров, стараясь вопросами, продажей гребенок, мыла завлечь в разговор, а затем, взяв руку, тут же гаданием разворошить душу человека, ошеломляя правдой и неправдой.

От группы цыган отделился смуглый, грязный, со всклоченными волосами, оборванный мальчонка лет восьми. Он остановился перед высоким седым генерал-майором и хорошо одетой женщиной и, протягивая к ним грязные ручонки, начал отплясывать чечетку босыми ногами на холодном цементном полу. Вертясь волчком перед ними, приседая и отбивая в такт языком, он вдруг запел по-цыгански.

Собралась толпа любопытных. Одни смотрели на пляшущего мальчишку, другие глазели на генерала (не так уж часто можно было после войны увидеть генерала на железнодорожном вокзале заштатного города). От такого внимания к своей персоне генерал было потянулся в карман, чтобы достать деньги, но вдруг заметил, как побледнела его жена. Она с силой сдавила ему руку, словно ища поддержки, закричала и, как подкошенная, упала.

Мальчишка, почувствовав себя виноватым в случившемся, метнулся в толпу, пробивая острыми локтями себе путь. Кто-то уже успел сбегать в медпункт. Быстро пришла фельдшер, неся с собой аптечку. Она без лишней суетливости, со знанием дела привела в чувство жену генерала. И первое, что сказала женщина: «Яков, это же наш Миша, я узнала его по родинке на левой стороне шеи». Выяснив судьбу мальчика и убедившись, что это действительно их сын, Яков Васильевич и Мария Дмитриевна Канаевы долго уговаривали приемных родителей Степана и его самого покинуть табор. Наконец было выработано компромиссное решение: полюбившегося мальчонку табор отдавал законным родителям с условием сохранить за ним имя, которое дал ему табор.

Счастливые родители со Степаном отбыли в Ленинград. Но он все время мечтал о возвращении в табор и дважды сбегал из дома, однако его быстро доставляли на место. Годы, проведенные среди цыган, наложили на Степана особый психологический отпечаток, воспитали особое восприятие мира. Он считал их для себя самыми счастливыми в жизни.

... Мой собеседник говорил и смотрел на снующих по аэровокзалу людей, затем он извинился и ушел, пообещав через несколько минут вернуться.

Вернулся через полчаса и не один.

– Владислав Михайлович Кулемзин, доктор исторических наук, этнограф, – протягивая руку, отрекомендовался пришедший с Канаевым высокий, полный мужчина. Было видно, что они были очень рады этой случайной встрече.

Канаев вновь оставил нас, сказав, что ему нужно позвонить. В его отсутствие Владислав Михайлович, словно продолжая неоконченный разговор, поведал о том, как он встретился со Степаном в Томском университете, куда они вместе поступили на историко-филологический факультет. Жили в одной комнате.

Канаев резко отличался от всех студентов. Будучи на два года старше товарищей, он поражал их своей фундаментальной подготовкой, его звали ходячей энциклопедией.

Степан уже тогда читал и писал по меньшей мере на десяти языках. Все его друзья по комнате – парни серьезные, после армии – учились на повышенные стипендии. Он же перебивался в тройки на четверку. И все время проводил в библиотеке. Появлялся к ее открытию и уходил последним. Но и этого времени ему было недостаточно. Часто по ночам, включив настольную лампу, он что-то писал или перебирал личную картотеку. Во время экзаменационной сессии он не изменял своего распорядка дня. Все время проводил в библиотеке. «Степан, сегодня экзамен», – говорили ему. «Когда и в какой аудитории?». Брал конспекты и учебник за несколько часов до экзамена, перелистывал их и шел сдавать. Его совершенно не интересовала оценка, если бы он не спорил с профессорами, оценки были бы выше.

Его отец бывал проездом в Томске, заходил в общежитие. После ухода в отставку, он жил в Новосибирске и, будучи доктором военных наук, преподавал историю в вузе. Степан, видимо, не мог простить родителям того, что его буквально заставили жениться на русской... Люся, жена Степана, по специальности инженер, тоже иногда приезжала в Томск, да еще с сыновьями. При виде сыновей Степан преображался. Он прекращал всякую работу. Друзья уже знали, что на него нападает стих, он будет петь, играть и плясать. Плясал он великолепно. Брал гитару или баян (а играл он на многих музыкальных инструментах) и пел сначала частушки, а затем песни на разных языках. На эти импровизированные концерты сходился весь факультет.

– Вообще я благодарен судьбе, – говорил Кулемзин, что она свела меня со Степаном. Более талантливого и образованного человека я не видел в своей жизни. Помню, как-то в Томск приехал цыганский театр «Ромэн». Мы пошли всей нашей компанией. После антракта потеряли Степана, а когда кончился спектакль, мы бросились на поиски. Нашли его за кулисами. В окружении артистов театра он пел под свой аккомпанемент на гитаре песни на цыганском и английском языках. После этого руководитель театра в течение двух недель приходил в нашу комнату, уговаривал Степана стать артистом театра «Ромэн». Но он не согласился.