Избранное - [86]

Странное дело! Почему же Яношко не послал за ними какую-нибудь телегу? Ему бы наверняка кто-нибудь из хозяев дал, хотя бы из уважения. Ах, ведь вы не знаете в чем дело! Пан учитель с самой осени написал всего два раза, да и то так, чтобы отписаться. Ровным счетом ничего такого, из чего родители узнали бы, как он живет, какая у него квартира, кто ему готовит, кто стирает, какое жалованье… Черкнул только, что здоров, чего и им желает, это только и поняли. Вот они и выбрались навестить сына, а он об этом и не подозревает. Мать так придумала. Продала единственного кабанчика, с которым маялась с самого рождества. И пусть на это уйдут все вырученные восемнадцать золотых, она хочет видеть свое дитя собственными глазами, узнать, не голодает ли, не случилось ли чего, словом, ей необходимо было его повидать. Она охотнее бы поехала одна, да побоялась заехать не туда, потому и взяла мужа, — тот знает железные дороги как свои пять пальцев, ведь уже два раза ездил в Америку, — она и ночью на него могла положиться.

Они взобрались на пригорок и сразу за ним, в котловине, показалась деревушка, над нею под горой колокольня, костел, два больших дома — дом приходского священника и школа.

Проходя через деревню, они здоровались с крестьянами, и мать, хотя заблудиться было невозможно, расспрашивала каждого, как пройти к школе.

— Я пана учителя мать!

— А это будут, не иначе, их отец, — добавляли крестьяне, и Домко кивал.

— Отец, отец, верно, — подтверждала Домкова.

Пан учитель в это время как раз зашел к священнику за псалтырью и увидел родителей из окна. Он обмер, словно в него выстрелили, и бросился вон, чтобы они не вздумали еще и сюда притащиться.

Священник тоже глянул в окно.

— Кто же это? Чужие какие-то… — промолвил он по-венгерски.

— Вот и я смотрю, — пробормотал пан учитель и стрелой вылетел из дома, красный словно рак.

По дороге он, однако, умерил шаг и выждал, пока они войдут в школу, чтобы не встречаться с ними у всех на виду и не целовать по своему прежнему обычаю им руки…

— Чего это вы приехали? — крикнул им из сеней; они озирались, не зная, в какие двери войти: никого не было видно, а дверей — три.

Домко понял вопрос, но мать нет, — обернувшись и увидев сына, она поставила корзину на пол и кинулась его обнимать.

— Чего вы плачете? — зашипел сын. — Идите в комнату!

— Это она от радости, не может удержаться… Я ведь ей говорил, — бормотал Домко, пожимая протянутую Яношем руку.

Они вошли в комнату. Домкова осталась ею недовольна: она ожидала увидеть господскую обстановку, а тут — старая кровать, возле нее тумбочка, сделанная из ящика и оклеенная газетами, столик от старой швейной машинки, один стул, на стенах вырезанные из газет картинки, рядок гвоздей и на них пальто, брюки и прочая одежда.

— А постель, столик кто тебе дал? — И матери тяжело стало на душе — раз не смогла справить ему новое, надо было отдать свое. Ноги у нее подкосились, едва успела опереться на кровать.

Домко сел на поданный стул и отвечал на вопросы жены весело:

— Вот женится, жена ему все в дом принесет… Это только вам, женщинам, и то и другое нужно. А мужчине и так хорошо. Я-то как в Америке жил? — И, не отвечая, подумал, что у него в комнатенке место было лишь для одной кровати, и на той спали по очереди: один ночью, другой днем.

Домкова спросила, где он столуется.

— У священника; а о вас я позабочусь. Вы на сколько приехали?

— Незачем тебе о нас беспокоиться! Мы все с собой привезли, — и они принялись развязывать узелки. — Есть у тебя кладовая? Я тебе брынзочки привезла, маслица натопила, да и с дороги осталось, колбаса и хлеб.

— Брынза и масло у нас и здесь есть. Незачем было везти.

— Вот и я говорил, — у тебя еды хватает, да разве она послушает? — поддержал его Домко.

Колокол пробил в третий раз, Домкова успела только убрать что привезли, и они пошли в костел.

Пан учитель усадил родителей под хорами, на последнюю скамейку, и сегодня, сидя за органом, довольно часто ошибался, — звук выходил какой-то гулкий. Народ оглядывался на Домков, — мать всхлипывала от умиления, слушая, как ее «пан сын» замечательно поет и играет на органе. Священник с кафедры искал глазами по костелу «чужаков», но под хорами в полумраке их не было видно.

Во время проповеди на хорах раздался шум — пожилой крестьянин, не дождавшись конца службы, спускался вниз, куда-то спеша. Как потом выяснилось, это был добряк сосед пана учителя, — он побежал сказать жене, чтобы побольше припасла к обеду — мол, придут родители пана учителя.

После службы сын сразу же отвел их к соседу, а сам вернулся в дом к священнику; он должен был зайти с ними и туда, но старики оробели: сын не передал, что пан священник сам захотел их видеть, а они и подумать об этом не смели.

У хозяина, соседа учителя, всего было вдосталь. Хозяйка в сенях рассказала Домковой, как они паном учителем довольны, а Домко с хозяином и другими гостями — пришли любопытные — выпил подогретой, а потом и простой паленки. А на другой день, когда они отправлялись домой, так и не побывав нигде в деревне, Домкова огорчалась, что Яношко не догадался купить отцу хоть поллитра вина…