Избранное - [7]

Они оба были из бедных семей, где ни в чем не было достатка, — в избытке были только дети. Дедушка, когда мы от какой еды воротили нос, любил вспоминать, как его мать на ужин мелкие картофелины им, и не помаслив, давала по три-четыре штуки каждому. А бабушка, сирота, пошла с восьми лет в услужение. Служила она и когда дедушка на ней женился; причем все произошло так необычно, что вы просто не поверите. В третий раз они увидели друг друга на венчании.

Дело в том, что дедушкины родители, задумав его женить, приглядели ему в дальней деревне не молодую уже вдовицу, к которой он должен был пойти в примаки. Отправился он со своим крестным отцом свататься.

Вдовица ждала их, выставила угощение и все похвалялась своим добром (у нее и корова, и теленок, и земельный надел, и дом), так что крестный отец, не будь женат, глядишь, и перебежал бы дорогу крестнику. И он уже завел разговор о сватовстве.

Да только у дедушки-то на уме было другое. Она ему к тому же и не нравилась, вот он и подумал: «Такая богачка, а я гол как сокол; потом еще попрекать меня станет».. Он хотел как можно скорее дать ходу, подмигивал крестному, наступал ему на ногу, чтоб тот вышел с ним на минутку перемолвиться. Но крестный и ухом не вел, втемяшилось ему одно — сговорить вдовицу, и все тут. Что оставалось делать крестнику? Шепнул крестному на ухо, что подождет его за деревней, и прочь из избы.

На нижнем конце деревни он прислонился к забору у какого-то дома и стал дожидаться.

По двору сновала девушка, напевая за работой, так что пение ее разносилось далеко вокруг. Дед невольно засмотрелся на нее, а потом и окликнул:

— Как тебя зовут, милая? Ты хозяйская дочка? Или служишь тут?

— Зузка, а что? Служу. А ты чей? — со смехом отвечала она.

Дед сказал ей, откуда он, и добавил:

— Жениться вот собираюсь, может, пойдешь за меня? Я не шучу.

Девушка засмеялась, вбежала в дом и вскоре вышла снова — с хозяином и хозяйкой. И дети выбежали, смеясь, хотя взрослые и прогоняли их назад в сени.

— Ну, что ж, парень, заходи, гостем будешь, — пригласил хозяин, когда дедушка приподнял шляпу, — дай-ка поглядим на тебя.

— А что ж, и зайду.

И все пошли в дом. Дедушка рассказал все как есть — кто он, откуда, где был и что Зузка-де ему приглянулась, он и сам не знает, как это вдруг получилось, но если она согласна, он возьмет ее в жены.

Они было и посмеялись вдоволь, но увидели, что он не прощелыга какой, к тому же дедушка еще послал одного из детей за крестным к вдовице. Тот пришел, и девушка согласилась, а через три недели они поженились.

О том, как они начинали жизнь, как у них не было ничего, не стоит и вспоминать, — ведь почти все сбережения ушли на свадьбу.

Но бог благословлял их неустанный труд, и когда старшая дочка пошла в школу, у них было уже полдома и полоска земли. Летом дедушка работал на шахте посменно: одну неделю в ночь, другую в день; всегда урывал от сна; ну, а он понимал и в плотницком деле и в кузнечном немного; зимой, когда не строили домов, мастерил из дерева курительные трубки, надевал на них всевозможные медные и бронзовые крышечки — глядишь, и за это кое-что перепадало. Но такими мелочами занимался, коль и впрямь уж не находилось другой работы.

Благословил их бог и вторым, а потом третьим ребенком, и дедушка с бабушкой стали работать еще усерднее, чтобы прокормить детей.

Хозяйство понемногу росло, а когда умер прадедушка и дедов старший брат выплатил ему его долю, семьдесят золотых бумажками, то дедушка купил и вторую половину дома, а на заработанное понемногу покупал землю.

Дедушка стал уважаемым членом общины, а поскольку он знал грамоту, писал да и считал хорошо, то за несколько лет поднялся от младшего присяжного до хозяина общинного летовья, где содержали овец на выпасе, а после и старостой стал. Меж тем от кори умерли двое младших, в живых осталась одна старшая дочка. Когда ее выдали замуж, дав хорошее приданое, казалось, вроде теперь можно и отдохнуть.

Да где там, наоборот: внучат прибывало, и тем больше старались работать дедушка и бабушка, далеко уже не молодые.

— Что им останется после нас? — говаривали они часто, потому что наша семья росла почти с каждым годом. — Одному или двоим еще хватило бы, где ро́бить (дедушка и бабушка не говорили: «чем жить», а «где ро́бить»), ну а шестеро — восьмеро… — слышал я частенько, как они иногда размышляли, когда взяли к себе меня, самого старшего, и другого моего брата, четвертого.

— Ежели кто из ребят учиться захочет, уж мы поможем, пускай ученым станет, а остальные пусть обучаются ремеслу. Девчонок, глядишь, замуж выдадим, коли они удадутся, да и землица им будет в приданое. Только земли вот еще надо прикупить.

Так они обычно раздумывали, прикидывали по вечерам.

Задуманное не откладывали на потом. В одном лишь изменили намерения — не сразу отдавали нас обучаться ремеслу, а сперва всех посылали в школу.

— Пускай и не выйдет в господа, грамота не помеха и ремесленнику.

Впрочем — погодите!

Они не успели целиком выполнить задуманное: половину дела завещали родителям. Дай-то бог, чтобы те завершили начатое.

С годами убывали их силы. А они, ощущая это и словно стремясь отдалить близящийся конец, напрягались из последнего, упорно трудились до конца дней своих.