Избранное - [58]

Девушка вовсе не придавала особого значения своему мастерству.

Я знаю, что наши словацкие женщины умеют и углем, и разноцветными мелками расписывать горницы, пользуясь всякими тряпочками, а то и пальцем, — но чтобы так вот писать маслом, для этого надо иметь душу художника! Она могла бы стать знаменитостью, если бы… А она за шестьдесят крейцеров работает день-деньской, помогает отцу поднимать еще троих детей, оставшихся без матери. Болтливые хозяйки наперебой расхваливали девушку, вот слава о ней и разнеслась по всему городку.

Это бы еще не беда. Да прослышал о ней наш ремесленник-маляр, пьяница, лентяй и горлопан; на одежде его краски было больше, чем он извел ее на окраску стен. И если кому надо было красить, звали городских маляров.

Прознав о мастерице, пошел этот маляр своими глазами посмотреть, стал грубо ее расспрашивать, где она училась, обидел девушку. Хозяева дома поднесли ему стаканчик, да и стали над ним подтрунивать, — дескать, вот она и не училась вовсе, а поди ж как расписывает — куда ему до нее. Это его задело. Он начал насмехаться, оскорблять девушку, выискивать у нее ошибки, а под конец заявил, что коли захочет он, то запретит ей работать, потому как нет у нее разрешения… Хозяин рассердился, принялся с ним спорить. А когда подвыпивший маляр вздумал огрызаться — выставил его за дверь.

Тот — прямиком к служному. Заявил — мол, девка без всякого свидетельства, от себя занимается ремеслом, хлеб у него отбивает, к тому же налогов не платит. Служный отправил за девушкой посыльного. Хозяин, где она как раз работала, боясь, что дом останется не докрашен, да и жалея девушку, пошел к служному, рассказал, что за девушка, чем кормится… Служный не отступал. Начальство есть начальство! Мол, желает видеть девушку. «Коли хорошенькая, велю ей и свой дом раскрасить…» Приказал жандармам привести девушку. От позора та готова была в колодец броситься, спасибо, добрые люди втолковали, что она, мол, ничего не украла, дурного не сделала, а за работу свою смело может перед любым судьей ответ держать.

Плача, пошла она вместе с отцом к служному. Люди на улице останавливались; одни-то знали, почему ее ведут, другие, гадая, перешептывались и чего только не наговаривали на нее… Шляется, дескать, по домам, поди что подтибрила… а может, убила кого… или еще чего… Пришли они с отцом в канцелярию; писари стали бесстыдно ее разглядывать, отпускать на ее счет шуточки по-венгерски. Ни на кого она не произвела особого впечатления. Хоть и была собой пригожа, да сейчас — заплаканная, плохо одетая, — жандармы ее прямо с работы привели в чем была.

Старый служный, охочий до лакомых кусочков, был разочарован. Он-то думал, что рисованием занимается этакая деревенская красотка, молоденькая девочка, а увидел — перепуганную, заплаканную, измазанную краской девчонку, просто «глупая, словацкая рожа…»

Он сразу потерял к ней всякий интерес и посему занял официальную позицию.

Нехотя объяснил, что по закону не разрешается заниматься ремеслом без свидетельства об обучении.

Хозяин возразил: зачем же ей учиться, коли она и так умеет?

Отец стал упрашивать, чтоб ее отпустили, заверяя, что она больше рисовать не будет… Хозяин хотел, чтобы ей позволили закончить работу и дали бы рабочую книжку, тогда она могла бы спокойно заниматься этим ремеслом…

— Невозможно!

Маляр угодничал, рассыпался в похвалах вельможному пану служному — мол, уж он-то законы знает — и добавил, что самому-то ему пришлось целых четыре года маяться в ученье.

— И все же надо давать работу и другим, коли необходимо…

— Это к делу не относится, — обрушился служный на хозяина и рассудил так: в своем доме девушка пускай малюет себе на здоровье, в чужих — нельзя.

— Да нигде она не будет! — пообещал отец. — Если уж ее за это с жандармами приводят…

А хозяин — свое: что ж теперь дом его, так и останется незаконченным?

— Договаривайтесь с мастером, — посоветовал начальник.

Так и поладили: девушка еженедельно должна платить пьянице маляру из своего заработка гульден…

Стало быть, два дня она работала на пьяницу, четыре на себя и свою осиротевшую семью…

Вот это называется порядки!

Портной, с рабочей книжкой на руках, имеет право побираться, а девушка без книжки не имеет права работать.

Зарабатывай она на хлеб нечестно, никто б не вмешался; тогда выгораживали бы ее все — глядишь, и книжку бы ей дали, а может, и пять гульденов за билет…

Перевод Н. Аросьевой.

Довольные (Из тюремных записок)

Во дворе р-ской кутузки много лет назад, когда и я занимал там одну из «светелок», стояла на невысоком пне клетка с черным дроздом. Надзиратель говорил, что дрозда еще птенцом взяли из гнезда и посадили в клетку, там его и выкормили родители. Он вырос, и родители его покинули, но дрозд не скучал, неутомимо прыгал с жердочки на дно клетки и назад, однако не пел. Когда воробьи затевали на деревьях драку и живым клубком скатывались вниз, на траву неподалеку от него, дрозд замирал, косился на воробьев и, самое большее, сердито чвиркал. Он не подавал голоса, даже когда воробьи забирались на его клетку и крали морковь, которую надзиратели ежедневно в обед засовывали ему между прутьев — дескать для того, чтобы дрозд поскорее запел. Но воробьи улетали, а дрозд на дне клетки невозмутимо поклевывал упавшую морковь и лишь по привычке поднимал порой черную головку или сдвигал широкие желтые надбровья. Вел он себя тихо, не выделяясь из окружающей обстановки, и время от времени старательно чистил свой желтый клюв то с одной, то с другой стороны, садился на жердочку и снова прихорашивался или сидел и сидел на одном месте, словно в пример нам, арестантам.