Избранное - [32]

— Да вы, хозяин, не беспокойтесь. На похороны-то мне, глядишь, хватит. Только вы уж меня, — подойдя к хозяину, он схватил его за руку, — не как бродягу какого под забором закопайте. Ведь пока силы были, работал не хуже других… — И слезы опять блеснули под его лохматыми бровями.

— Конечно, ты и не хуже других, — уверял хозяин Мацо. — Да что ж ты, и вправду помирать собрался?

— Да уж, видно, час мой пришел. Я нынче хуже старого Мишо. — (Мишо был слепой мерин, который резал сечку, возил молоко в город и делал другую легкую работу). — Зачем же мне обузой быть всем вокруг да и себе? — спокойно отвечал Мацо.

Хозяин стал увещевать Мацо, мол, смерть еще далеко, будто тот страшился смерти, а Мацо и не думал грустить, словно на свадьбу собирался.

Хозяин обещал утром прислать ему бабку Швингорку.

— Натрет тебя спиртом, постелют тебе в людской, согреешься, через два-три дня все пройдет, будешь снова здоров как бык. — Чтобы утешить Мацо, хозяин налил ему стакан вина.

Мацо взял вино, приложил к губам, но тут желудок будто свело, и Мацо поставил стакан обратно.

Слова хозяина его не радовали. Ему было все равно. Выздоровеет — снова работать будет, а умрет — так в могиле гнить. Все ему было безразлично.

— Хорошо, пришлите; а все-таки, хозяин мой и хозяюшка, — он обвел взглядом комнату (но та была у сестры), — спасибо вам, что всю мою жизнь вы меня в своем доме содержали, кормили, одевали и все такое… Дай бог здоровья вам и вашим детям. — Он схватил руку хозяина и поцеловал ее раньше, чем тот успел отдернуть ее от губ Мацо.

Тут и у старосты выступили на глазах слезы, а про себя, бог знает, что он думал, видно, что-то хорошее. Да только было уже поздно.

Утром Мацо нашли в телятнике уже остывшего.

Хозяин устроил ему пышные похороны — со священником, траурной церемонией, на гробе было (хотя бы теперь, при его конце) написано настоящее имя Мацо и даты — когда он родился и умер. Старосту превозносила за щедрость вся деревня, а слуги поговаривали, что далеко не все Мацовы деньги на похороны пошли.

Перевод О. Гуреевой.

Две школы (Немного деревенской философии)

В Крпцове отродясь школы не было, а люди жили, да еще и получше теперешнего.

Однако покойный священник до тех пор нас донимал, пока не выкупили мы у Якуба избу под школу.

Прежний-то хозяин избу эту еврею Якубко продал, а сам в Америку подался.

Вот и плати теперь каждый год учителю: мерку зерна дай, солому давай да дрова, а еще по четыре пятака за каждого ребенка.

Это все бы ничего, ведь кто сможет — заплатит, кто не сможет — нет, потому как учительствовать у нас взялся мужик, что выучился счету и грамоте в солдатах, да там же и охромел. Но учил он, могу сказать, хорошо, мы были довольны.

Четыре года назад, однако, принесла к нам в приход нелегкая — сам-то я из Крпцова — нового священника.

Вот тут-то и началось; старого пана учителя, с которым мы уже больше сорока лет душа в душу жили, будто родные, выдумали на пенсию спровадить, — мол, старый уже он стал, не справляется, куда уж ему сто двадцать детей учить.

Да разве ему самому всех их надо учить? А старшие дети на что? Чтоб младших учить. На что щенок глупый, а как миску ему подставишь — сразу жрать начнет, и мордой тыкать не надо.

Так-то вот.

Ну а новый священник, придумщик, честил нас в проповеди на все лады, вот и заморочил наши головы.

И появился у нас новый учитель.

Молокосос! Само собой, семейного человека на такую плату не заманишь!

А этот мычит тебе в костеле, будто теленок, которого от титьки отнимают.

Да, а еще до того придумал нам священник в своем приходе какой-то там потребительский кооператив, потому как нас евреи держат в своих лапах.

Это нас-то? В Крпцове?

Вообще-то, может, оно и так, малость прижимал нас Якубко, но чтоб он об нас ноги обтирал — это боже сохрани.

У каждого своя голова на плечах!

Он все же хоть и еврейчик, но человек ничего. Себе, конечно, зла не желал, не дурак же он, только и нас не обирал — в кредит отпускал и взаймы по возможности давал, а возвращали, когда кто мог и хотел.

А деньгами никогда и не спрашивал!

Отдашь, к примеру, немного зерном, шерсти клок, по хозяйству поможешь, глянь — ты должок и отработал, и он доволен. С долгами никогда не торопил, а ведь почитай вся деревня у него в должниках ходила.

Как выборы какие, наезжали, значит, к нам господа разные уговаривать, чтоб шли мы голосовать. Одни — за мадьярскую партию, другие — за словацкую. А мы — ну вас всех, думаем, не пойдем мы, пожалуй, никуда…

Только ничего ведь они за это не давали; словаки, так те прямо говорили, чтоб мы за это ничего не ждали, а голосовать шли, мол, за убеждения…

Ну так мы все потом распрекрасно шли за нашим Якубко.

Потому как только он один нас, бывало, и пять, а то и шесть вечеров задаром угощал, ну, еще староста когда уважит — поднесет, а больше ведь никто.

Вот и ходи потом, голосуй за словаков!..

Я и сам словак, конечно, по-другому и говорить не умею, но ведь кому не охота на дармовщинку выпить.

Ну вот, придумал, значит, священник этот продуктовую кооперацию. Сначала она просто у одного хозяина в кладовой была.

Чего? Чтоб мы позволили над собой верховодить? И назло в ту лавку не пошли.