Избранное - [10]

Анна сначала ластилась к Мацо, однако сердца его растопить не смогла, и тихо несла свой крест, а работа помогла забыть про любовь.

Она стряпала, стирала, что муж прикажет — все исполняла, — словом, жили они, как большинство людей.

Просила она у бога детей, но их все не было; пришлось ей смириться и с этим уделом. Она стала даже думать, что бог им добра желает, не благословляя детьми, — неизвестно еще, стал бы их Мацо любить, если она ему не мила: а он о детях и не поминал, видно, и не хотел их.

Она слегла, бог знает, от какой болезни. Доктора она не просила, и Мацо не позвал. Лечили ее соседки; навещая, утешали, приносили всякие коренья, отвары, окуриванья и мази, но Анна так и таяла на глазах.

Она никогда особым здоровьем не отличалась, частенько похварывала, но сейчас, похоже было, что «вряд ли уж бедняжка на ноги встанет».

Одни поговаривали, будто она надорвалась, таская сено, другие — что «старая хворь» (ее частое недомогание) ее доконала, третьи — что на нее порчу навели; каждый судил да рядил и лечил, как мог. Все жалели Анну: молодой ведь умирала, еще и сорока не сравнялось.

Одного Мацо это не трогало.

Такой уж он был по натуре — равнодушный как чурбан, только хлебнув водки, мягчал душой.

На Аннину болезнь он смотрел сквозь пальцы.

— Другие тоже болеют, не она одна, — ворчал он себе под нос, а поскольку теперь ему частенько приходилось вставать по ночам — подать Анне то одно, то другое, он становился день ото дня все более хмурым и как-то раз в корчме, когда его спросили, как Анна, досадливо отмахнулся: мол, «и жить не живет, и помирать не помирает, а там-то ей, верно, лучше было бы».

Соседки, конечно, тут же Анне передали, как муж ей здоровья желает.

На глаза у нее набежали слезы, сердце сжалось от обиды.

«Он уж и рад схоронить меня… Что ж, на все воля божья! Отчего ж он все-таки так дожидается моей смерти? Ведь ни разу, за все пятнадцать лет, я перед ним не провинилась. Работала, — хоть больная, — как другие, дом в порядке содержала. И от него-то больше худого, чем хорошего видела. Отчего он смерти моей так хочет? Разве я когда?.. Нет, ни разу, даже в мыслях о другом не помечтала, — что ж, на все воля божья, а моя совесть чиста».

Однако мужу она об этом и не обмолвилась. Слишком хорошо его знала, чтобы надеяться, будто не говорил он тех слов. И к чему было укорять его — какая была бы от этого корысть? Скорей всего — никакой. И она мучилась втихомолку.

Болезнь тем временем становилась все тяжелей, и не удивительно, что у Анны порой все же вырывался из больной груди вздох, особенно долгой бессонной ночью.

Мацо злился — наработаешься днем как вол, толком и не поев: жена-то не наварит, а тут еще и ночью покоя нет от ее стонов.

Через неделю перенес он свою постель в чулан.

— Чтоб тебе не было беспокойства, когда я поздно прихожу, — отговаривался он перед больной женой, на самом-то деле думая о своем покое.

— Завтра позову кого из женщин, чтоб за тобой ходила и мне готовила, а то уж невмоготу — горячего почти что и не ем, сам-то стряпать не умею.

— Ну конечно, как знаешь. И то, Мацко, позови, позови. Только вот кто теперь пойдет, ведь у каждого своя работа, — поддержала его Анна, понимая, что и впрямь слишком много свалилось на мужа: и за теленком ходить, и корову доить, и стряпать, и в поле работать, а ночью и не отдохнет спокойно.

— Уж найду кого-нибудь, вот хоть Цилю Мушкову. Чего ей не пойти? Заплатим, как за работу в поле, да и стол даровой.

В самом деле, Циля Мушкова, когда Мацо пожаловался ей было на свое житье, сама вызвалась помочь, но он то ли не хотел, то ли не посмел Анне об этом сказать..

— Можно и ее, — кивнула Анна, но при этом имени в сердце кольнуло и припомнилось, что вдова Циля Мушкова еще в девках водила знакомство с ее мужем, с холостым тогда парнем Мацо Грбанем.

Но Мацо так спокойно, без всякой задней мысли сказал это, что грешно было бы подозревать, будто он при живой еще жене хочет себе другую найти и в дом привести.

«Прочь, прочь из головы такие мысли, ведь все пятнадцать лет был он верным мужем!» И больная Анна поспешила отогнать неприятные, даже страшные думы.

И Мацо позвал помощницу.

Циля тут же пришла с охотой, как просил ее Мацо, «доглядеть напоследок за Анной».

Анне сначала было не по себе, как и любой женщине, когда она видит бывшую любовницу своего мужа.

Но не заметив за три дня ни единого подозрительного взгляда или улыбки и видя, что Циля ласкова с ней сверх меры, она с благодарностью принимала ее заботу.

И Мацо, как ей казалось, стал мягче. Отправляясь в поле или возвращаясь домой, он заглядывал к ней, перекидывался словечком-другим, утешал тем чаще, чем хуже ей становилось.

Анне всякий раз бывало как будто легче, но, оставшись одна, она сознавала, что долго не протянет.

Циля спала возле больной, в избе, а Мацо один в чулане.

На деревне сперва поговаривали всякое, дескать, «старая любовь», — и не буду ходить вокруг да около, — хотите верьте, хотите нет, то, о чем люди догадывались, сбылось…

Ведь какая она была, Циля?

Правда, она уже в могиле лежит, и не годится, наверное, так о покойнице говорить, но она-то и была всему причиной.