Избранное. Стихи, песни, поэмы - [12]

Жил долго этот человек

И много видел, слава Богу,

Поскольку в свой жестокий век

Всему он предпочёл дорогу.

И, к новым нас зовя местам,

От всех сомнений панацея,

Зелёный бронзовый секстан

Пылится в комнатах Лицея.

1977

Старый Пушкин

И Пушкин, возможно, состарившись, стал бы таким,

Как Тютчев и Вяземский, или приятель Языков.

Всплывала бы к небу поэм величавых музыка,

Как царских салютов торжественный медленный дым.

И Пушкин, возможно, писал бы с течением дней

О славе державы, о тени великой Петровой, –

Наставник наследника, гордость народа и трона,

В короне российской один из ценнейших камней.

Спокойно и мудро он жил бы, не зная тревог.

Настал бы конец многолетней и горькой опале.

И люди при встрече шептали бы имя его,

И, кланяясь в пояс, поспешно бы шапки снимали,

Когда, оставляя карету свою у крыльца,

По роскоши выезда первым сановникам равен,

Ступал он степенно под светлые своды дворца,

С ключом камергера, мерцая звездой, как Державин.

Царём и придворными был бы обласкан поэт.

Его вольнодумство с годами бы тихо угасло.

Писалась бы проза. Стихи бы сходили на нет,

Как пламя лампады, в которой кончается масло.

А мы вспоминаем крылатку над хмурой Невой,

Мальчишеский профиль, решётку лицейского сада,

А старого Пушкина с грузной седой головой

Представить не можем; да этого нам и не надо.

1978

Могила декабристов

Над ними нет ни камня, ни креста,

Могила их – весь остров Декабристов,

Где новую сооружают пристань,

Преображая топкие места.

А за моим окном который год

Горит прожектор возле обелиска.

Там далеко от снов моих и близко

Их облик неопознанный живёт.

То меркнет он, то светится опять.

Запомнятся мне, видимо, до смерти

Чугун решётки, шпаги рукоять

И цепи на гранитном постаменте.

И где б теперь я ни был, всё равно

В потустороннем сумеречном дыме

Я вижу заснежённое окно

И церковь, вознесённую над ними,

Где в синеве заоблачных высот

Сияет шпиль, хлопочут птичьи стаи

И ангел крест над городом несёт,

Не ведая, куда его поставить.

1978

Кюхельбекер

Когда б я вздумал сеять хлеб

И поучать других при этом,

Я был бы, видимо, нелеп,

Как Кюхельбекер с пистолетом.

Ах, эти ночи над Невой

И к рифме сладкое влеченье,

Азарт атаки штыковой

И безысходность заточенья!

Превозмогая боль и страх,

Сырой овчиной руки грея,

В чужом тулупе, в кандалах,

Был так похож он на еврея,

Когда оброс и исхудал,

Что Пушкин в тёмном помещенье

Его при встрече не узнал

И отвернулся с отвращеньем.

Судьба сказала: «Выбирай!»

И поменял любовник пылкий

Прибалтики цветущий край

На тяготы сибирской ссылки,

Чтобы среди чужих степей,

Свой быт уподобляя плачу,

Былых оплакивать друзей

И Якубовича в придачу.

Когда, касаясь сложных тем,

Я обращаюсь к прошлым летам,

О нём я думаю, затем

Что стал он истинным поэтом.

Что, жизнь окончив на щите,

Душою по-немецки странен,

Он принял смерть – как россиянин:

В глуши, в неволе, в нищете.

1978

Веневитинов

Рождённый посреди созвездий

С талантом редким и умом,

Был Веневитинов с письмом

В столице схвачен по приезде.

«Как ведал жизнь! Как жил он мало!»,

Когда, бестрепетно легка,

Его на гибель обрекала

Любимой женщины рука.

Недолго длилось заключенье –

Дней пять от силы или шесть,

Но, видимо, причина есть

Тому, что впрок не шло леченье,

Что умер он от странной боли,

Которой и названья нет…

Поэт не может жить в неволе,

А кто живёт, тот не поэт.

1978

Ах, зачем вы убили Александра Второго (песня)

Ах, зачем вы убили

Александра Второго?

Пали снежные крылья

на булыжник багровый.

В полном трауре свита

спешит к изголовью.

Кровь народа открыта

государевой кровью.

Ненавистники знати,

вы хотели того ли?

Не сумели понять вы

народа и Воли.

Он в подобной заботе

нуждался едва ли, –

Вас и на эшафоте

мужики проклинали.

Бросьте браунинг ржавый,

было б знать до поры вам:

Не разрушить державы

неожиданным взрывом.

Может снег этот сонный

лишь медленно таять.

Не спешите же, Соня,

метальщиков ставить.

Как пошло, так и вышло:

неустройства и войны,

Пулемётные вышки

и крики конвойных,

Туча чёрная пыли

над колонной суровой…

Ах, зачем вы убили

Александра Второго?

1978

Ахматова

Разжигать по утрам керосинки мерцающий свет,

Жить на горькой Земле равнодушно, спокойно и долго

И всегда обращаться к тому лишь, кого уже нет,

С царскосельской дорожки, из Фонтанного мёртвого дома.

Пить без сахара чай, слушать шум заоконной листвы

В коммунальных квартирах, где свары кухонные грубы,

И смотреть на живущих – как будто поверх головы,

Обращаясь к ушедшим, целуя холодные губы.

Взгляды в спину косые, по-нищенски скудный обед.

Непрозрачная бездна гудит за дверною цепочкой.

И берёт бандероль, и письма не приносит в ответ

Чернокрылого ангела странная авиапочта.

1978

Города

Великие когда-то города

Не вспоминают о своём величье.

Владимиру не воротить обличья,

Которое разрушила орда.

Ростов Великий вовсе не велик –

Собор да полустёршиеся плиты.

И Новгород, когда-то знаменитый,

Совсем не тот, что знали мы из книг.

Не сетует на Зевса Херсонес,

В чужом краю покинутый ребёнок,

И Самарканд, песками погребённый,

Давно уже не чудо из чудес.

Великие когда-то города

Не помышляют об ушедшей славе.

Молчат колокола в Переяславле,

Над Суздалем восходит лебеда.

Они меж новых городов и сёл –

Как наши одноклассники, – ребята,

Что были в школе первыми когда-то,

А жизнь у них не вышла. Вот и всё.