Избранное - [207]

— Отец, это ни на что не похоже. Разница в шестнадцать лет… Что люди скажут?

— Милая Дора, это плебейство. Какая разница, что скажут люди! Сам по себе возраст ничего не значит, если есть взаимное влечение, настоящее сродство душ.

— У нас с Беном много общего.

— Знаю, — сказал он и сел в кресле поглубже.

— Я смогу уйти с работы, отец, и снова быть тут с тобой. На самом деле мне никогда не хотелось там работать. А теперь твое здоровье пошло на поправку…

— Знаю.

— А Бен будет приезжать по вечерам и на выходные. Ты ведь с ним подружился?

— Бен — замечательный человек, Дора. Он далеко пойдет. Он восприимчив.

— Он мечтает спасти твои книги от забвения.

— Знаю. Ему нужно бросить работу, я ему уже говорил, и целиком посвятить себя критике. Он прирожденный эссеист.

— Ах, отец, пока что он не сможет уйти с работы, ничего не поделаешь. Нам нужны деньги. Без его заработка нам не обойтись, мы…

— Что? О чем это ты?

— Я о том, что его подстегивает работа в школе, он сам так считает, отец.

— Ты его любишь?

— В мои годы так просто не скажешь, отец.

— Для меня вы оба дети. Ты его любишь?

— Мне кажется, — ответила она, — что я его давным-давно знаю. Иногда мне чудится, что я знала его всю жизнь. Я уверена, что мы встречались раньше, быть может даже в предыдущем существовании. И этим все сказано. В том, что я выхожу за Бена, есть что-то от предопределения, понимаешь?

— Кажется, да.

— В прошлом году он был помолвлен, правда недолго, и должен был жениться на совсем юной девушке, — сказала она. — На дочери одного писателя, Кеннета Хоупа. Ты о нем знаешь, отец?

— Понаслышке, — ответил он. — Бен, — добавил он, — прирожденный ученик.

Она посмотрела на него, он — на нее. Они любили друг друга и понимали друг друга с полуслова.

Черная мадонна

Когда Черную Мадонну устанавливали в церкви Иисусова Сердца, освятить статую прибыл сам епископ. Двое самых кудрявых мальчиков-певчих несли шлейф его длинной порфиры. Когда он во главе процессии, распевавшей литанию святых, шествовал от дома священника к церкви, неожиданно разгулялось, и октябрьское солнце одарило их неярким светом. За епископом шли пятеро священников в белых облачениях из тяжелого, затканного серебром шелка; четверо должностных лиц из мирян в красных мантиях; затем члены церковных братств и нестройные ряды Союза матерей.

В новом городе Уитни-Клей было немало католиков, особенно среди медсестер только что открытой больницы, а также среди рабочих бумажной фабрики, которые перебрались из Ливерпуля, соблазненные новым жилым массивом. Порядочно католиков было и на консервном заводе.

Черную Мадонну пожертвовал церкви один новообращенный. Он вырезал ее из мореного дуба.

— Ствол нашли в болоте, пролежал в трясине не одну сотню лет. Тут же по телефону вызвали скульптора. Он поехал в Ирландию и вырезал статую прямо на месте. Вся хитрость в том, чтобы не дать дереву высохнуть.

— Что-то она смахивает на современное искусство.

— Никакая она не современная, сделана по старинке. Поглядели бы вы на современное искусство, так сразу бы поняли, что она по старинке сработана.

— Смахивает на совре…

— Нет, по старинке. А то бы ее не позволили в церкви ставить.

— Она не такая красивая, как Непорочное Зачатие, что в Лурде. Вот та берет за сердце.

Но в конце концов все привыкли к Черной Мадонне, ее квадратным рукам и прямым линиям одежд. Раздавались голоса, что ее надо бы обрядить пороскошней или на худой конец пустить кружево по облачению.

— Вы не находите, святой отец, что у нее какой-то унылый вид?

— Нет, — отвечал священник, — я нахожу, что вид у нее превосходный. Нарядив ее, мы только исказим линии скульптуры.

Поглядеть на Черную Мадонну приезжали из самого Лондона, причем не католики, а, по словам настоятеля, скорее всего, неверующие — заблудшие души, хотя и наделенные талантами. Они приезжали, словно в музей, полюбоваться на те самые линии, которых не следовало искажать нарядами.

Новые город Уитни-Клей поглотил стоявшую на его месте деревеньку. От нее остались пара домиков со сдвоенными чердачными окнами, таверна под вывеской «Тигр», методистская часовня и три лавчонки. До лавчонок уже добирался муниципалитет, методисты пытались отстоять свою часовню, и лишь один дом со сдвоенными чердачными окнами да таверна были взяты под охрану государством, с чем волей-неволей пришлось смириться городскому совету по планированию.

Город был разбит на геометрически правильные квадраты, секторы (там, где проходила окружная дорога) и равнобедренные треугольники. Узор нарушался всего в одном месте, где в черту города вклинивались останки деревеньки, походившие с высоты птичьего полета на игривую завитушку.

Мэндерс-роуд образовывала сторону параллелограмма из обсаженных деревьями улиц. Она была названа в честь одного из отцов концерна по переработке фруктов («Фиги Мэндерса в сиропе») и состояла из квартала магазинчиков и длинного многоэтажного жилого дома, известного как Криппс-Хаус, по имени покойного сэра Стаффорда Криппса, который заложил первый камень в его фундамент. На шестом этаже этого дома, в квартире № 22, проживали Реймонд и Лу Паркеры. Реймонд Паркер работал на автозаводе начальником цеха и входил в правление. Они были женаты уже пятнадцать лет, и Лу перевалило за тридцать семь, когда пошли слухи о чудесах Черной Мадонны.