Избранное - [186]

Поиски короткого замыкания Кинаст продолжал уже в подвале. Там стоял затхлый запах картофеля, и я нашел ошейник своего пса, который давно искал, но короткого замыкания мы так и не обнаружили.

— Значит, ты не поехал на курсы?

Снова улыбка как бы издалека. «Я грузил известь по-прежнему. Дул легкий ветерок, кружил известку, и издали я выглядел, должно быть, этаким пережитком зимы. В пушистых почках цветков ветлы, прутья которой в виде детских корзинок, коробов для белья и собачьих плетенок известны во всех городах республики, торжественно гудели пчелы. Возможно ли, думал я, чтобы все эти хитрецы одновременно твердили слово, которого и на свете нет? Или, может быть, слово «прогностический» — это научный термин, с тайным смыслом которого можно познакомиться, только побывав на курсах?

Кажется, Гланте хотел сыграть со мной один из своих золотозубых фокусов. Я как сейчас вижу соответствующее место в отчете правления районному секретариату: «…даже бывший председатель тов. Кинаст, долгое время державшийся пассивно, решил повысить свой профессиональный уровень, а именно благодаря прогностической работе с кадрами, проводимой правлением. Гланте».

И действительно, что это было, как не издевка надо мной. Я, который за свою жизнь продал по самым высоким ценам сотни поросят и свиней, должен был теперь учиться свиноводству?

Вурцель, заметив, что я крепко задумался, засвистал своего то ли Бетховена, то ли Моцарта и хотел было подбодрить меня: «Небось рад избавиться от этой дерьмовой работы, а?»

При этом вопросе меня осенило: вот она, отговорка, которую я так искал. «Кто-то же должен возиться с минеральными удобрениями, — заявил я. — С моей стороны было бы не по-товарищески укатить на курсы, предоставив другим заниматься грязной работой».

Вурцелю такое товарищество не понравилось, он разгорячился: здесь, мол, тоже не вечно удобрения будут грузить, как при Адаме, в час по чайной ложке, здесь будет экскаватор, конвейер, механизация, рационализация, специализация — все эти «зации» выскакивали из него, как пророчества витии.

Солнце садилось, и даже по этому поводу у меня было что́ сказать; в конце концов, всходило и садилось ведь не солнце, а сам человек со своей землею.

После обеда мы переезжали на другое место и ехали через деревню. Я радовался, глядя на красивые тени, падавшие на дорогу от еще обнаженных лип, как вдруг услышал, что моя индивидуальная свинья визжит, будто ее режут.

Я вбежал в дом и сразу понял, что жена на обед не приходила. Ребятишки сидели за столом и строили друг дружке рожи. Я намешал вареной картошки, дробленого зерна и отрубей, добавил теплой воды, потому что свинья ела все только подогретое, и наполнил кормушку; покормил и кур, пробежал домашнее задание ребятишек, пока Вурцель высвистывал под окном под хрюканье своего трактора, конечно же, Баха или Гайдна.

А если бы меня уже не было, если бы я уже занимался на курсах? Свинья и куры не кормлены, домашние задания не проверены: в мясе, в яйцах, в учебе — кругом один ущерб! Ты и не поверишь, какие только не приходят в голову смешные отговорки, когда душа к делу не лежит.

На следующий день отправиться на курсы мне помешала бумажка. Я имею в виду свой аттестат зрелости. Он был не настолько роскошен, чтобы я мог заправить его в рамочку и прибить в комнате на стену, как тот диплом, который мне выдали за откорм хряка по высшей категории.

Было ясно, что на курсах с меня первым делом потребуют аттестат и судить там обо мне будут по аттестату. Может быть даже, Гланте специально хотел этого, чтобы показать всем членам кооператива, какой необразованной личности они в свое время доверили руководство.

Но разве по свидетельству об окончании школы можно судить о том, каков я сейчас, что́ я сейчас знаю? В арифметике мой запас знаний по меньшей мере утроился. Сама жизнь, особенно сразу после реформы, когда я был единоличником, научила меня. А чего только я не прочитал, чего только не передумал за эти годы после школы, а в особенности после своего краха!»

Мы уже были в столовой, а короткое замыкание все еще не было найдено. «Если я и дальше буду рассказывать, мы его вообще не найдем, — сказал Кинаст, — а это не дело, если я уйду несолоно хлебавши».

Рассказ тем не менее продолжался, так как я был всегда хорошим слушателем и умел вызвать на откровенность. «Не прошло и пяти дней, а мои отговорки достигли нравственных высот: что же это получается? Я удобрил эти луга, вложил в них всего себя, но меня не будет здесь в дивную пору сенокоса? А мои шикарные голуби, что будет с ними, если жена позабудет закрыть на ночь голубятню? Их растерзают хищные совы, раскидают по лесу переливающиеся всеми цветами голубиные перышки. А кукуруза-скороспелка, которую я на пробу высеял в огороде? Что же, мне ее так и бросить?

Делая по двадцать пять километров в день, весна двигалась по республике с юго-запада на северо-восток и Кляйн-Клютца достигла на шестой день моих размышлений. В палисаднике распустились лимонно-желтые чашечки белоцветника, на солнечных участках зазеленела травка, и вечерний ветерок разносил по садам детский смех.