Избранное - [47]

Итак, эти двое на месте. А трое моих?

Тоже тут.

Темень и шторм. Единственная во мраке светлая точка, фосфоресцирующие стрелки моих часов показывают половину одиннадцатого — значит, мы дрейфуем с западным ветром уже более полутора жестоких часов. Где мы находимся?

Не могу себе представить.

Тех двоих колотит от холода. И тех, кто два часа боролся за их спасение. И меня тоже. Чего греха таить, меня тоже.

Говорить невозможно, зубы выбивают дробь.

В шкафу есть еще кое-какая одежда. Впрочем, вероятно, тоже мокрая. Разве что наверху… на верхней полке…

Но сейчас не это главная забота: ветер гонит нас с бешеной скоростью, и мы несемся без руля и без ветрил в кромешной тьме, в холоде, по существу вслепую; я даже приблизительно не могу сказать, где мы находимся. Может, в окрестностях Ревфюлепа, а может, уже гораздо ближе к Тихани. Ветер очень сильный, яхта то и дело зарывается носом, но я не могу просить людей перейти для равновесия из каюты на корму, они ужасно продрогли, к тому же на корме… им не удержаться…

Нельзя, ничего нельзя сделать. Знать бы, куда нас несет. Мы мчимся вперед, опережая волны, редкая волна перехлестывает через борт так, что над сланью нет воды. Хотя не знаю, может, и есть, только мои ноги ее не чувствуют, потому что окоченели.

Ни справа, ни слева ни огонька.

Слева не стоит и искать. Обратно в Бадачонь все равно не попадешь. А справа… Мы сейчас где-то на середине озера, справа много удобных, отличных, защищенных гаваней. Если только мы не оставили их позади. Боглар… Лелле… Сэмеш… Фёлдвар…

Полный мрак.

Бинокль…

С трудом нахожу его в рундуке. Вот он: смотрю. Ни огонька.

Но нельзя же оставаться в открытом озере всю ночь.

Я окоченел, меня так колотит, что локоть пляшет на румпеле, как у больного пляской святого Витта. Долго так не выдержишь. А уж всю ночь…

Нет, невозможно. Во что бы то ни стало надо добираться до берега, до защищенной гавани.

Бинокль: ничего.

Ничего, только мрак, ветер, волны, холод, страх — желание не поддаваться… Меня клонит ко сну. Кажется, я даже умудряюсь засыпать на какие-то мгновения. Да, без сомнения. Вот сейчас, в промежутке между двумя волнами, я в самом деле спал. Впрочем, не знаю. Где уж тут уснуть на таком-то холоде. Сигарету бы…

Я вспоминаю, что в ящике с продовольствием, вон там, справа, только руку протянуть, есть пачка сигарет и спички. Может быть, сухие. Может быть…

Вот они. Закурю.

Поразительно. При свете спички я гляжу на часы, они показывают половину первого. Показалось, наверняка показалось. Снова чиркаю спичкой: половина первого.

Но ведь совсем недавно я видел: было половина одиннадцатого!

А что, если минутное мое забытье — забытье, длившееся, казалось, минуты, вылилось в часы сна? В таком случае мы, быть может, недалеко от Тихани?

Не видно ни зги.

Сзади налетает волна. Даже приятно. Вода теплая. Неуемная дрожь, ощущение нечеловеческого холода на миг проходит. Но если уже половина первого… где же мы? И как там другие?

Посветить мне нечем.

В этот момент я слышу чей-то голос:

— А мне вы закурить дадите?..

Это не вопрос, скорее утверждение. Голос женский.

— Пожалуйста.

Я наугад протягиваю в темноту сигарету, чужая рука касается моей, берет сигарету… Секундная пауза.

— И спички.

— Прошу.

Вспыхнувший огонек спички освещает слипшиеся пряди черных волос, зеленовато-бледное, иззябшее, мокрое женское лицо. Видение длится один миг — тонкие черные брови, маленький прямой нос, больше ничего не вижу, да и не важно это… Сзади опять накатывает волна, спичка гаснет, вода стекает с моей левой руки, держащей коробок спичек, я чиркаю их одну за другой — ни искры, — все, спичек больше нет, можно выбросить.

— Нету.

— Дайте прикурить от вашей сигареты.

В самом деле, моя сигарета еще тлеет.

— Прошу вас.

Она закуривает — все равно ничего не видно. Половина первого. Когда погаснет слабый светлячок сигареты, я останусь один на один с темнотой… Корму как будто заносит… Может, нас уже развернуло лагом к волне? Второй раз в жизни мне приходится идти с голой мачтой, но в первый раз это длилось не больше пяти минут, а сейчас пошел уже третий час… Впрочем, это не важно, что годится на пять минут, то годится на часы и дни… Но где-то надо пристать, иначе…

Начинает казаться, что я больше просто не вынесу и десяти минут такой безнадежности. Их пятеро, я на руле. Мне надо следить, чтоб…

Не знаю, за чем я должен следить.

На мгновение я снова забываюсь сном, не больше чем на мгновение, потому что сзади на меня обрушивается холодный каскад, я просыпаюсь, а огонек сигареты моей спутницы все еще тлеет в темноте. Значит, я только-только уснул. За чем же я должен следить? Ведь я спал, сиял не меньше полутора часов, и ничего не произошло.

А если все же произойдет?

Если нас выбросит на западный берег Тиханьского полуострова?

Положим, не выбросит, поскольку берег там зарос тростником. Застрянем, не доходя до берега. Пусть. Застрянем. Спать, спать.

Я сплю, сжимая под мышкой румпель. Сплю и сжимаю. Сплю… сплю… сплю-ю-ю…

Огонек сигареты все еще краснеет в темноте.

— Вы не спите?

— Нет. Куда мы?

Ответить мне нечего.

— Куда нас несет?

Не дает увильнуть от ответа. Это не Клари — ту я видел, когда зажигал спичку. Выходит, одна из спасенных — женщина.