Избранное - [45]

Те же слова я сказал и тому мальчугану, теперь он в текии, стал дервишем. Но этот паренек иной закваски. Радость исчезла с его лица, ее сменила ненависть. Мгновение он молча смотрел на меня в яростном недоумении, потом проворно нагнулся и поднял с дороги камень.

— Вон там пашет мой отец,— сказал он с угрозой.— Иди скажи ему об этом, если посмеешь.

Вероятно, он в самом деле ударил бы меня. Или убежал бы с плачем. Он был умнее того, первого мальчугана.

— Не пойду,— примирительно ответил я.— Никто не может тебя заставить. Да и для тебя, наверное, лучше будет остаться здесь.

Он растерянно топтался на месте, не выпуская из рук камня.

Я пошел дальше, несколько раз оглянувшись. Он не двигался с места, живая преграда между отцом и мною, оробевший и недоверчивый. И лишь когда я отошел на безопасное расстояние, он швырнул камень в поле и побежал к отцу.

Я угрюмо поплелся назад.

Женщина невысокого роста впустила меня и, делая вид, будто прикрывает лицо яшмаком, указала в сад, там, взгляните, три дурака одного безумного ловят, я могу пройти туда, могу и здесь подождать, она скажет Хасану и передаст мне ответ, если он вообще что-либо ответит, потому что сегодня не очень-то он речист.

Я пойду туда, ответил я, она прикрыла ворота и ушла в дом.

В большом саду за домом, на просторной, поросшей травой поляне, окруженной сливовыми деревьями, два конюха пытались поймать молодого жеребца. Хасан стоял у ограды с внутренней стороны и спокойно смотрел, изредка подгоняя их ругательствами или окриками.

Я не стал выходить на манеж, где из-под копыт дикого коня летели комья земли.

Конюхи по очереди подходили к жеребцу, один из них был постарше, пониже и покрепче, другой — молодой, высокий и стройный. Меня удивило, что они ловят не вместе — так было бы легче, непонятно, почему молчал Хасан, следивший за их действиями.

Черный жеребец с лоснящейся шерстью, прекрасным крупом, могучими ногами на тонких бабках стоял посреди площадки, взбешенный, раздувая розоватые ноздри, с налитыми кровью глазами, дрожь мелкими волнами сотрясала его тело.

Конюх, который постарше, широкоплечий, втянув голову и сильно ссутулившись, подбирался к жеребцу сбоку, он даже и не пытался успокоить коня голосом или жестом, просто считал его своим врагом, потом он неожиданно прыгнул вперед, стараясь схватить за шею или за холку, уверенный в своей силе. Конь, вроде бы стоявший спокойно, вдруг стремительно повернулся на месте, человек же, точно ожидая этого, отскочил в сторону и кинулся с другого бока, уцепившись за длинную гриву. Конь ошеломленно замер, а затем вдруг потащил конюха, пытаясь освободиться, но хватка была крепкая, сильные руки не выпускали гибкую шею коня. Было похоже, что человек укротил животное, просто чудо, как он смог совладать с этим сгустком напряженных мускулов, оба они стояли как вкопанные, словно обессилев, не имея возможности разойтись, не зная, что делать дальше. А потом животное внезапно отскочило и отбросило человека далеко в сторону.

То же повторилось и с молодым конюхом. Он подкрадывался осторожнее, надеясь обмануть животное раскрытой ладонью, даже ласковым лицом, на котором застыла бессмысленная усмешка, но, едва он коснулся, конь завертелся волчком и крупом отбросил парня.

Хасан хлестко выругался, молодой конюх засмеялся, а тот, что постарше, в сердцах проклял дикую скотину.

— Сам ты скотина,— отрезал Хасан.

Я видел, как спокойно наблюдал он за этой борьбой, за этой схваткой, за этим единоборством — для него было важнее не поймать коня, хотя за оградой, там же, где стоял я, ждал кузнец, Хасан смотрел, как безуспешно конюхи пытались отловить животное, и не прерывал опасной игры, не помогал им советом. Меня на сей раз удивила его необыкновенная серьезность — он был хмурым, чем-то недовольным, и не верилось, будто причина в том, что конюхи не справились. Странным было и то, что он так затянул эту игру, что-то излишне жестокое было в этом, хотя для них, может быть, жестокость обычна, но мне она показалась лишенной смысла. Такое его поведение меняло мнение, которое у меня сложилось о нем. Не такой уж он мягкий и не такой уж веселый, как я себе представлял, или он таков с равными себе, а в обращении со слугами похож на всех остальных. Заметив меня, он отрывисто поздоровался, но забавы не оставил. Не прекратил куражиться над людьми, а они не протестовали.

Между тем конь ударил конюха, что был постарше, копытом в бедро, тот стукнул его по ребрам.

— Ты такой же безумец, как он! Прочь! — крикнул Хасан, и конюх, не сказав ни слова, прихрамывая, отошел в сторону.

Хасан подождал, пока они отошли к забору, и не спеша направился к коню, он шел по кругу, заходя с головы, то и дело менял позицию, медленно, без суеты, не стремясь обмануть; конь замер, успокоенный, возможно, ровными движениями Хасана, его ласковым голосом, напоминавшим журчание воды, а может быть, его твердым взглядом и тем, что человек не боялся и не был зол; все еще напряженно недоверчивый, конь позволил человеку подойти, Хасан совсем приблизился, успокаивая тихим шепотом, протянул руку к морде, погладил, все это не торопясь, сдержанно, словно бы ничего не замечая, тихонько передвинул руку на лоб, на губы, на шею, потом, держась за гриву, повел жеребца к забору.